Примерно через час он спросил, можно ли ему почитать.
— Да. Пока я тебя приручаю…
— А ты… ты разве еще не начала?
— Нет.
— Ладно. Ты ничего не имеешь против чтения вслух?
— Давай…
Он раскрыл книгу.
Я чувствую, что отец и мать реагируют на меня на уровне инстинкта (не разума!). Они не уверены, что хотят видеть меня у себя, — так человек сомневается, стоит ли пускать в дом собаку. Лапы вечно грязные, да и кудлат ужасно.
Он всем причинит неудобство. И лает слишком громко.
Одним словом, грязное животное.
Так-то оно так, но ведь у зверя человеческая история, у пса — пусть он всего лишь пес — человеческая душа. Тонкая душа, чувствующая, что думают о ней окружающие, тогда как обычная собака на это не способна.
Да ведь этот пес — сын нашего отца, но его так часто выпускали на улицу что он, сам того не желая, стал очень злым. Ну так что же! Отец давно забыл эту деталь, так зачем о ней говорить…
Он откашлялся.
Ес … Ох, извини… Естественно, пес сожалеет, что притащился сюда; на пустыре его одиночество было менее тяжким, чем в этом доме, несмотря на все их любезности. Животное явилось с визитом, дав слабину. Надеюсь, мне простят этот ложный шаг, я же, со своей стороны, постараюсь…
— Стоп,—скомандовала Камилла. — Довольно. Остановись, пожалуйста. Хватит.
— Тебе мешает?
— Да.
— Прости.
— Все. Теперь я тебя знаю…
Камилла захлопнула блокнот, и к горлу снова подступила тошнота. Она задрала подбородок и запрокинула голову назад.
— Все в порядке?
— …
— Так… Ты повернешься ко мне лицом, сядешь на стул, расставишь ноги и положишь руки вот так…
— Уверена, что мне стоит раздвигать ноги?
— Да. А руку… ты… Согни ее в запястье, а пальцы держи расслабленными… Подожди… Не шевелись…
Она порылась в своих вещах и показала ему репродукцию картины Энгра[66].
— Вот так…
— Кто этот толстяк?
— Луи-Франсуа Бертен.
— Кто он?
— Будда буржуазии — сытый, богатый, торжествующий… Это не моя характеристика — так написал о нем Мане… Изумительно точно, согласен?
— Хочешь, чтобы я принял такую же позу?
— Да.
— Ну… Ладно… Расставить так расставить…
— Эй… Оставь в покое своюпиписку… Вот так… Меня твой прибор не интересует… — успокоила его Камилла, листая свои наброски. — На, посмотри. Вот он какой…
— Ох!
Одним коротким словечком он выразил разочарование и растроганную нежность….
Камилла села, положила планшетку на колени, встала, подошла к мольберту… Ничего не получается… Она занервничала, обругала себя последними словами, прекрасно сознавая, что просто пытается оттолкнуть от себя пустоту, сделать шаг назад от края пропасти.
В конце концов она поставила лист вертикально и решила сесть на одном уровне со своим натурщиком.