Наконец решилась, набрала в грудь воздуху и тут же разочарованно крякнула: сангины в коробе не было. Графит, перо, сепия,
А модель ясно дала понять — только сангина.
Она оторвала локоть от стола. Рука повисла в пустоте. Пальцы дрожали.
— Главное — не двигайся. Сейчас вернусь.
Она кинулась на кухню, нашла бутылку джина и утопила свой страх. Постояла с закрытыми глазами, держась за край раковины. Так… Еще глоток… На дорожку…
Когда она вернулась, он поднял на нее глаза и улыбнулся.
Он знал.
Эти люди всегда узнают друг друга. Даже самые униженные и смирившиеся.
Это как зонд…. Или радар.
Деликатное участие, отпущение грехов…
— Тебе лучше?
— Да.
— Тогда вперед! Пора начинать!
Он держался очень прямо и слегка отчужденно — совсем как она. Заставив себя успокоиться, посмотрел прямо в лицо той, что унижала его, сама того не понимая.
Его взгляд был печальным и просветленным.
Больным.
Доверчивым.
— Сколько ты весишь, Венсан?
— Около шестидесяти…
Шестьдесят кило вызова здравому смыслу.
(Зададим себе неприятный, но интересный вопрос: Камилла Фок протянула этому парню руку, чтобы помочь ему, как думает он сам, или для того, чтобы усадить его, голым и беззащитным, на красный пластиковый стул в кухне и препарировать?
Что это было? Сочувствие? Любовь к человечеству? Да неужели?
А может, она все просчитала заранее?
Его водворение наверх, собачий корм, доверие, гнев Пьера Кесслера, уход с работы, тупик…
Все художники — чудовища.
Нет. Невозможно. Это было бы слишком неприятно… Истолкуем сомнения в ее пользу и помолчим.
Эту девушку понять не так-то просто, но хватка у нее бульдожья. А что, если ее врожденное благородство именно сейчас и проявляется? В этот самый момент, когда зрачки у нее сузились и взгляд стал совершенно безжалостным…)
Они не заметили, как стемнело. Камилла машинальным движением зажгла свет. Оба — художница и натурщик — одинаково взмокли от пота.
— Остановимся. У меня судороги. Все тело болит.
— Нет! — закричала она.
Ее жесткий тон удивил обоих.
— Прости… Не… Не шевелись, умоляю тебя…
— В брюках… в переднем кармане… Транксен… Она принесла ему воды.
— Потерпи еще немножко… Очень тебя прошу… Можешь прислониться к стене, если хочешь… Я… Я не умею работать по памяти… Если ты сейчас уйдешь, мой рисунок можно будет отправить в помойку… Извини меня, я… Я почти закончила.
— Все. Можешь одеваться.
— Это серьезно, доктор?
— Надеюсь… — прошептала она.
Он потянулся, погладил собаку, прошептал ей на ухо несколько ласковых слов. Закурил.
— Хочешь взглянуть?
— Нет.
— Да.
Он выглядел потрясенным.
— Черт… Это… Это круто. И жестоко…