— Гмм… Слышал? Теперь я — капитан!
* * *
Барни удивился, увидев на улице дожидающуюся его Лору.
— Я подумала, может, тебе не захочется одному тащиться домой…
— A-а… — После паузы он добавил: — Спасибо тебе, Кастельяно.
Недостатка в работе на неполную ставку не было. Точнее, не было недостатка в неквалифицированной работе за гроши.
Барни выбрал деятельность, сулившую хотя бы подобие разнообразия, — он нанялся в аптеку Ловенстайна на Ностренд-авеню (всего в нескольких кварталах от дома) продавцом газировки и разносчиком лекарств. Каждый день, отсидев последний урок, он мчался на работу (оплата у него была почасовая), облачался в белую куртку и нелепый белый картуз и шел торговать. Молочные коктейли, содовую и — в жаркую погоду — банановое мороженое у него покупали люди, которых он с детства знал как своих соседей.
Всякий раз, погружаясь в сладкие фантазии о метких бросках, он усилием воли возвращал себя к реальности и устало брел дальше по промозглым бруклинским улицам, доставляя заказанные лекарства.
Он утешал себя тем, что пытался рассматривать эту работу как начало профессионального обучения. В конце концов, не зря же старик Ловенстайн разрешает ему смотреть, как смешивает всевозможные снадобья.
— Помни одно, Барни, — с улыбкой говаривал фармацевт, — если в медицинском будешь специализироваться на фармакологии, отличный диплом тебе обеспечен.
Аптека работала до половины восьмого, и Барни, как правило, оказывался дома в начале девятого. У мамы к его приходу всегда был наготове ужин, и, пока Уоррен наверху готовил уроки, она непременно сидела с Барни на кухне. Таким способом она выказывала ему свою благодарность за принесенную им жертву.
Все ее разговоры сводились при этом к сплошной цепи воспоминаний, что Барни принимал с сочувствием и грустью.
— Он всегда был таким энергичным! — с тоской замечала она.
— Да, мне говорили.
— Мы с ним всегда танцевали дольше всех. Я обычно падала с ног, но, когда мы приезжали домой, он еще мог идти в кабинет и до утра читать какого-нибудь римского автора, представляешь? Неудивительно, что его так любили в школе.
Барни клал ладонь на мамину руку.
— Мам, не мучь себя. Какая разница — с палкой он ходит или без? Разговаривать с ним мы все равно можем!
Она кивала:
— Ты прав. Нам еще надо радоваться. — Потом с любовью шептала: — Ты хороший мальчик, Барни.
Изо дня в день она повторяла свой трагический монолог почти дословно.
После этого для Барни наступал самый тяжелый момент. Он шел навестить отца.
Харольд большую часть времени проводил в постели за чтением. Сперва утренняя газета, затем что-нибудь научное, а к вечеру, после дневного сна, — «Уорлд телеграм». После ужина он обычно чувствовал такую усталость, что делать уже ничего не мог, а только сидел в кровати и принимал посетителей.