Тот издал отчаянный рык и накрыл себе лицо соседней подушкой.
К полудню он уже приходил в себя и выносил ей на балкон вино:
- Вы так молоды, живы и веселы, - сел он рядом с Готель на корточки, - но есть кое-что, что вас выдает.
- И что же это? - отвлеклась та от созерцания волн.
- Ваши глаза. И ваш взгляд, настолько глубокий и точный, словно вы смотрите на сей мир уже лет сто.
Учитывая, что примерно столько Готель и было, она оказалась несколько потрясена подобным замечанием; и, меж тем, разбирала в уме, что же потрясло её больше: истинность его замечания или его смелость. Она с трудом отвела глаза от пронизывающего взгляда Жербера и постаралась рассмеяться:
- Если бы я вас не знала, мой милый друг, решила бы, что вы совершенно не умеете делать женщинам комплименты.
Безусловно, Готель оценила проницательность своего друга, но решила не развивать эту тему дальше:
- Как поживает ваш роман?
- Он пишется сам, - ответил тот, - его герои созданы, они живут, общаются, совершают нелепые поступки, как и все.
- Что же делаете вы?
- О! Я лишь случайный наблюдатель, которому посчастливилось увидеть их историю и записать её, - улыбнулся поэт и воодушевленно вздохнул, заглядывая за горизонт.
- Прочтете?
- Если у вас есть время.
"Время - это единственное, что у меня теперь есть", - подумала Готель, сделав следующий глоток вина.
Они встречались около двух лет, пока Жербер не вернулся в Монтрёй - "край персиков" (как говаривал он), откуда он, собственно, и приехал в Марсель в поисках вдохновения.
Пляж опустел. Готель шла по воде, держа в руках свои сандалии; края её платья огрубели от выступившей соли, и волосы спутались на загорелых плечах. Пожалуй, из всех пережитых ею лет, эта жизнь в Марселе стала самой счастливой и безмятежной на её долгом веку. "Я много смеялась последние годы", - подумала она, разглядывая в своем отражении небольшие морщинки на уголках глаз. Её очередная жизнь доходила к концу, вследствие чего нужно было снова решать, куда ехать дальше, что очень напоминало ей её кочевую жизнь в таборе. У Готель снова не было дома. Постоянного дома. Но она о том не жалела, как не жалела об исчезнувшем Жербере. И это стало её новым качеством - не жалеть о случайных потерях. Словно в глубине своей души, на фоне бесконечного и мимоидущего времени, она утратила некое мерило ценностей в короткой жизни бесценных. И сейчас, это было единственным, о чем она сожалела. Все остальное приобрело новую метафизическую философию, рано или поздно меняющихся вещей в зависимости от её ипостасей.