Я входил вместо дикого зверя в клетку… —
шептала Наташа. Но когда она дошла до заключительных слов:
…Но пока мне рот не забили глиной,
Из него раздаваться будет лишь благодарность, —
к глазам Наташи подступили слезы.
Нет, надо что-нибудь элегическое, приказала она себе. Ну вот это:
Нынче ветрено и волны с перехлестом.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
Чем нарядов перемена у подруги…
Но и в этом прелестном «Письме римскому другу» были очень грустные строки:
…Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
Долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья,
Там немного, но на похороны хватит…
Нет, так нельзя. Эдак я разревусь сейчас белугой, подумала Наташа. Нужно вспомнить что-нибудь веселое, незатейливое. Вот хоть из Левитанского:
Мучительно хочется рисовать.
Повсюду тюбики рассовать.
О поющее, как свирель,
название — акварель…
Но память тут же подсовывала другие строки этого поэта:
Вот человек среди поля
пал, и глаза опустели.
Умер в домашней постели,
выбыл из вечного боя.
Он уже в поле не воин.
Двинуть рукою не волен.
Больше не скажет: — Довольно!
Все. Ему больше не больно…
— Мне больно! — тихо сказала Наташа, дернув затекшей прикованной рукой. Звякнули наручники. Альгерис открыл глаза.
— Что? — вскинулся он.
— Рука затекла, — зло сказала Наташа.
Мужчина поднялся, подошел к ней. Прижав женщину коленями к стене, ловко снял наручники, защелкнул их на другой руке. Вернулся к столику, налил воды.
— Пить хочешь? — спросил он Наташу.
Она кивнула. Альгерис наполнил второй стаканчик, подал Наташе. Она растерла затекшую руку, взяла стакан.
— Бедняжка! — насмешливо пожалел ее Альгерис. — Не надо связываться с кем ни попадя.
— Это с кем же?
— Со следаком этим, Турецким. Не попался бы он на твоем пути, и была бы жива-здорова. Прожила бы лет семьдесят. А то и восемьдесят. До той самой беспомощной старости.
Странно, мысль о том, что виновник ее бед — Саша, ни разу не пришла Наташе в голову.
— Чем же он тебе так помешал? — спросила она.
— Лезет куда не надо. А ведь я предупреждал: не суйся, опасно для жизни! Альгерис вытряхнул из пачки сигарету:
— Хочешь?
— Давай, — согласилась Наташа. Надо было как-то заполнять время, чтобы не смотреть на маленькое, под самым потолком, подвальное окошко.
Альгерис протянул ей сигарету, дал прикурить. Закурил сам, уселся на стул, глядя на Наташу.
— Зачем он к тебе приходил-то? В любви, что ли, объяснялся? Ох, обхохочешься!
— Приходил на больных посмотреть, — с ненавистью глядя на мужчину, ответила Наташа. — У меня наркоманы в отделении, ему нужно было зачем-то. Альгерис расхохотался.