— Они танцуют каждую ночь, — сказал Посланник. — Круглый год. Это единственное, на что они способны. И они счастливы.
— С кем танцевал ты? — спросила Мод.
— Только так и можно было выжить, — ответил я.
— Я знаю, — сказала она. — Но с кем ты танцевал?
— С тобой, конечно.
— Ты думал обо мне?
— Каждый день. Каждый час, каждую минуту.
— Я предала тебя.
— Я знаю.
— Твой друг… — произнесла она. — Он мне нравился.
— Мне тоже.
— Но он оказался трусом.
— Не то, что мы.
— Ты снова красивый.
— Ты тоже.
— Не надо лгать. Я знаю, что уже слишком поздно.
— Я люблю тебя.
— Скоро ты будешь свободен.
— Я не хочу.
— Придется.
— Что? Стать свободным?
— Позаботься о сыне.
— Он сам заботится о себе.
— Просто будь с ним.
— Я есть.
Открылась дверь. В комнату вошла мать Мод, благоухая сладким одеколоном. Я кивнул ей.
Мод очнулась и посмотрела на меня, вероятно, не осознавая, что рядом ее мать.
— Он ушел?
— Да, — ответил я.
— Прекрасно. И ты уходи. Вы ничтожества. Оба. — Ее голос снова звучал ясно, почти как прежде. — Вы оба были никчемны. Я любила только одного мужчину…
Матери Мод хватило трезвости, чтобы остановить ее.
— Мод! — резко оборвала она. — Успокойся!
Похороны прошли просто и незаметно в невзрачной часовне Скугсчюркогорден. Церемония словно подчеркивала одиночество покойной. Не вникая в подробности, я все же понял, что мать Мод постепенно утратила рассудок, а сын оставался вне пределов досягаемости. Роль молодого отца полностью поглотила его. Мод так и не увидела внука. Похороны организовал антрепренер. Никто ничего читал и не было музыки, которую любила Мод. Пастор рассказывал о покойной вещи, о которых я никогда не слышал, описывал стороны характера, которых я никогда не замечал, а те, что я знал и любил, обходил молчанием.
Рядом со мной сидел Билл из «The Bear Quartet», уже распрощавшийся с половиной седых волос мужичок, который то и дело толкал меня локтем, выражая недовольство. Его беспечность меня раздражала. Он пристал ко мне уже на пороге часовни. Я старался прийти как можно позже, чтобы избежать пустой болтовни. Медля шаг, я наблюдал за тем, как гости один за другим заходят внутрь: Густав с младенцем в «кенгуру», Камилла, Конни и Анита, мать Мод и ее «морячок» в белых брюках, яхтсменском пиджаке и с безумной улыбкой, сияющей на солнце огромными зубами. Билла я не заметил. Он курил в тени, и, как только я подошел к часовне, подскочил и тут же сцапал:
— «Собрил»…[38] — сказал он.
— То же самое, — ответил я.
— Каково черта постригся-то! — Он провел рукой по моему ежику. — Кому оно надо-то!
— Так получилось, — ответил я. Это была правда. Просто так вышло. Проснувшись утром в гостинице, я побрился дрожащими руками как можно аккуратнее, но результат не удовлетворил: из зеркала на меня смотрел слишком старый и слишком обросший человек, которому предстояло убить время до обеда. Поэтому я решил отправиться на Сёдер, постричься у парикмахера на Хурнсгатан и заодно приобщиться к его знаниям.