В половине девятого я постучал в дверь дома, где жила Элеонор Уиш. Открыла мне уроженка Сальвадора, совмещавшая обязанности домработницы и няни. Лицо у Марисоль было доброе, но изможденное. В свои пятьдесят с небольшим она выглядела сущей старухой. История ее жизни, представлявшая собой бесконечную борьбу за выживание, была настолько мрачной, что на этом фоне я сам, со всеми своими передрягами, казался себе настоящим везунчиком. С первого дня, когда я неожиданно появился на пороге этого дома и узнал, что у меня есть дочь, Марисоль относилась ко мне очень тепло. Ни капли подозрительности, неизменные сердечность и уважение к нелегкому положению отца и в то же время постороннего мужчины. Марисоль отступила на шаг, пропуская меня в дом.
– Она спит.
– Не страшно. – Я помахал папкой, которую прихватил из машины. – Мне есть чем заняться. Просто хотел посидеть с ней немного. Как дела, Марисоль?
– Спасибо, все хорошо.
– Элеонор ушла в казино?
– Ну да.
– А как нынче Мэдди?
– О, Мэдди, она хорошая девочка. Она играть.
Свои сообщения Марисоль всегда сводила к минимуму. Раньше, думая, что дело тут в ее сложных взаимоотношениях с английским, я пытался говорить по-испански, но и на родном языке она ограничивалась буквально несколькими словами.
– Ну что ж, спасибо, – сказал я. – Если хотите лечь, пожалуйста, я сам запру дверь, когда буду уходить.
Ключа от дома у меня не было, но замок защелкивался сам собой.
– Хорошо.
Я кивнул и, свернув по коридору налево, вошел в детскую и закрыл за собой дверь. Горел встроенный в дальнюю стену ночник, отбрасывавший бледно-голубой свет. Я подошел к кровати и включил настольную лампу. Мэдди она не побеспокоит, это я знал по опыту. Сон пятилетнего ребенка так глубок, что его ничем не разбудишь, даже ревом трибун на матче «Лейкерс» или землетрясением силой в пять баллов по шкале Рихтера.
Стали видны разметанные по подушке темные волосы. Мэдди спала, отвернувшись к стене. Я отвел локоны, упавшие на лоб, наклонился, поцеловал ее в щеку и почти вплотную прижался ухом к губам. Наградой мне стало ее ровное дыхание.
Я подошел к столу и выключил монитор, соединенный либо с телевизором в гостиной, либо с комнатой, где спала Марисоль. Сейчас в нем нет нужды – я был здесь.
Мэдди лежала в двуспальной кровати, под одеялом, на котором были вышиты резвящиеся кошки. Занимала она так мало места, что не составляло никакого труда положить рядом вторую подушку и устроиться по соседству. Что я и сделал. Я сунул руку под одеяло, нежно прижал ладонь к спинке девочки и, не шевелясь, выждал, пока дыхание вновь не сделается спокойным и ровным. Другой рукой я открыл досье Поэта и принялся за чтение.