— А где наши собаки? — спросил Цанка.
— Не волнуйся. В пещеру они не полезут — там запах дурной. А так порыскают кругом и вернутся домой, или найдут нас в лесу — они ведь охотничьи, — Баки-Хаджи внимательно осмотрел себя, вытер о каменистый грунт кожаные чувяки. — А вообще-то эта пещера — место заразное, много бед она причинила людям.
— Тогда зачем ты нас привел сюда?
— Так на полдня путь короче, а еще чтобы показать тебе наши родные места, тайные тропы, пещеры. Ведь в жизни всё бывает.
— А куда мы идем, Ваша? — впервые задал Цанка с утра волнующий вопрос.
— В Нуй-Чо.[51] Эта речка называется Лэнэ, по ней мы пойдем вверх и к вечеру должны дойти до цели. Если бы мы пошли в обход, а не через пещеру, то дня пути нам не хватило бы… Я ведь не могу быстро идти — годы не те.
— Ладно, Ваша, перестань! Я за тобой еле поспевал на подъеме, — утешая дядю, говорил юноша. — …А что за беды были вокруг этой пещеры?
Баки-Хаджи посмотрел по сторонам, вырвал с корнями пучок прошлогодней травы, аккуратно разложил ее на камень и сел на него.
— На голый камень не садись. Еще холодно — простуду схватишь.
Когда Цанка смастерил себе такое же, как старик, ложе, мулла начал свой рассказ.
— Я был тогда, наверное, чуть старше тебя. У нас в селе тогда был старейшиной Мовсар Устаев. Вот к нему в гости и приехали друзья. Пошли на охоту, и меня с собой взяли — я был хорошим стрелком, да и собаки у меня были лучшие в округе. Дело было зимой. В снег на этом склоне ходить тяжело. Однако мы увидели огромные следы медведя-шатуна. Пошли по отпечаткам лап и пришли к этому месту, к входу к пещеру. Стали стрелять наобум во внутрь. Никакого зверя — только куча летучих мышей, зимующих здесь, заметалась внутри, издавая страшный писк. Тогда мы послали двух людей в обход, чтобы засесть у противоположного входа, а с этой стороны подожгли огромный костер — прямо у входа. Весь дым от мокрых дров и хвороста потянулся в пещеру — проснулся наш медведь, зарычал в отчаянии и бросился к противоположному выходу. А там как раз подошли Мовсар и его напарник — залпом выстрелили они в медведя — огромный был зверь, матерый. А тому хоть бы что. Разъяренный, кинулся шатун на них: Мовсар отскочил, а напарник не успел, и так вместе с медведем в обнимку слетели они со скалы в пропасть. Все бросились вниз: человека нашли, а медведь ушел, оставляя на снегу щедрый кровавый след. Вскоре собаки догнали его, в драке, ослабленного, повалили наземь, там и мы подоспели, добили зверя. Опечаленные случившимся, мы взяли труп односельчанина и вернулись в аул, а Мовсар остался; стушевал шкуру, принес ее и большой кусок мяса домой, остальную часть медвежатины бросил собакам. Через неделю мои собаки стали вести себя странно, даже агрессивно. Твой дед и мой, получается, отец Арч сразу пристрелил их, а через месяц заболел и наш Устаев. Стал он бешеным. Привязали его веревками к дереву — знахарей возили, русского врача из Шали привели; ничего не помогало. В ярости головой бился о ствол, оставляя море крови и вмятины в коре. Под конец он ослаб, на морозе простыл, заболел еще и чахоткой, и на радость родным и себе на счастье тихо умер… Даже омывать его труп люди боялись… Всякие басни ходили вокруг этого события, но мне кажется, что прав был русский врач, который сказал, что медведь заразился бешенством от летучих мышей, а Мовсар и собаки — от него.