— Говорят, здесь, в округе, а точнее, у Авроры, боевики были, — и вновь шепотом: — Вы ведь знаете, ее братья, — он здесь осекся.
А директор резко спросил:
— И что ее братья?
Старик опустил взгляд, потом в упор уставился на Цанаева, у него задрожал подбородок:
— Ее братья — къонахи![8] — и словно для того, чтобы это никто не оспорил, старик тут же направился в свою сторожку.
А усталый Цанаев, дабы более не рисковать, ночь на дворе, решил поспать на раскладушке Авроры. И от этой постели — смешанный запах, или вонь, химреагентов и, может быть, ее тела. И он не поймет, нравится ему или, наоборот, противен этот аромат. Он очень устал, но заснуть почему-то не может, как не ляжет — штыри в бок. И все время он думает об Авроре: где она? Какая спецслужба ее забрала? Неужели она в каком-то карцере, а может, допрашивают с пристрастием?.. И все-таки, с мучительной думой о ней, под самое утро он заснул. А когда проснулся, считая, что еще очень рано, он в одной майке направился в санузел, а тут она — в упор, резко развернулась, ушла.
Минут через двадцать он вызвал ее в кабинет:
— Слава Богу, ты жива. Рассказывай.
— Что рассказывать? — у нее под глазами синющие мешки, она усталая, как-то явно постарела.
— Что произошло? Тебя ведь, говорят, увезли.
Она опустила голову, молчит. Цанаев думал, что Аврора вот-вот заплачет, и тогда и ему, и ей стало бы полегче, но она вдруг уставилась на него, — то ли улыбается, то ли ухмыляется, словом, вновь на ней эта странная маска-улыбка.
— Говори, как есть, — стал раздражаться Цанаев, и не выдержав: — У тебя боевики были? Есть с ними связь?
Она выдержала паузу, изменилась в лице, став очень серьезной:
— Я вам уже говорила — связи с боевиками у меня нет.
— А говорят…
— Лучше я вам расскажу, — перебила Аврора директора. — Расскажу, как есть… Благодаря вам я полу-чила так называемую компенсацию. И буквально в ту же ночь к нам постучали — обросший, вооруженный молодой человек, называет имена всех моих братьев, с ними, мол, воевал, и просит помочь, боевикам на питание и медикаменты — пятьдесят тысяч.
— А он знал, что ты получила деньги? — спросил Цанаев.
— Намекнул.
— А откуда они знают?
— Не знаю. Но я подумала, — продолжает Аврора, — за своих родных и погибших дам милостыню, как закат[9] — десять процентов, и дала ему восемьдесят тысяч.
— Восемьдесят тысяч? — удивился директор. — Так ты получила только половину компенсации?
— Да, только половину. Как мне объяснили, других вариантов не было, откат Москве и так далее. Впрочем, вы, да и все это знают.
У Цанаева в недовольстве сжались кулаки: