«Поразительно, как много всего ты о себе сочиняешь», — подумал он, а вслух произнес:
— Такова природа зверя.
«А кто у нас „зверь“?»
Наверное, жизнь.
Томас сидел, мысленно прокручивая все, что смог накопать в памяти о Бене Уильямсе, и смотрел на ребят, которые рассаживались по машинам и желтым школьным автобусам, в то время как бывшие одноклассники Бена Уильямса трепали друг друга по плечу, пожимали руки и давали слово держать связь.
К вечеру утренний кошмар уже казался ему чем-то бесконечно далеким, и Томас, возвратившись домой, ничуть не удивился, никого там не застав. Единственным свидетельством расследования было обилие желтой ленты, предназначенной не пускать зевак туда, где лежал труп, и полицейская машина в конце квартала. Двое копов в форме ходили из дома в дом. Томас уже почти забыл о случившемся, задвинул все на задворки сознания и старался ни о чем не вспоминать. Но вот он вернулся, и все снова стало реальностью. Проходя по дорожке к входной двери, Найт ощутил, как к нему возвращается былая тошнота.
Войдя в дом, он выпил стакан воды, снял трубку, набрал шестнадцатизначный номер и стал ждать.
— Привет, Том, — сказала Куми.
— Ты больше не говоришь «моси-моси», — улыбнулся он.
— Только не тебе. Ты единственный, кто звонит в такой поздний час.
— Как Токио? — спросил Найт, чувствуя, как звуки голоса Куми спускают натянутую у него внутри пружину подобно горячей ванне.
— Знаешь, как обычно. Государственный департамент хочет привлечь меня к решению вопросов интеллектуальной собственности с Китаем, а я в этом ровным счетом ничего не смыслю.
— Начальство понимает, что ты владеешь японским языком, а не китайским?
— Да.
— В таком случае почему именно ты?
— Понятия не имею. Считается, что я умею общаться с людьми.
— Господи, да начальство тебя совсем не знает.
— Никто не знает меня так, как ты, Том, — сказала Куми, как всегда насмешливая. — По крайней мере, некоторые мои стороны видишь только ты.
— Хотелось бы надеяться.
— Я имела в виду совсем другое. У тебя образ мышления…
— Студента-первокурсника?
— Пожалуй, — согласилась Куми. — Ты не староват для этого?
— Возможно. Но иногда мне кажется, что по-настоящему я знал тебя только тогда, когда мне было двадцать.
Ему покаталось, что он услышал, как Куми вздохнула Несколько лет они были в ссоре, причем яростной, а теперь, по крайней мере, снова разговаривали друг с другом. Быть может, между ними сохранялось нечто большее, но говорить об этом со всей уверенностью было трудно. Все это время они оставались мужем и женой хотя бы формально.