Мы снова зашагали по тротуару.
— Я думаю, в жизни есть кое-что поважнее, — попробовал я исправить свою ошибку, — чем умение везде обзаводиться кучей друзей.
Мы дошли до угла и свернули на другую улицу. Совсем недалеко впереди показалось здание суда. Освещенное рядами маленьких белых лампочек, оно напоминало сказочный дворец.
Когда ты собираешься уезжать, Пат?
— Завтра. Я думаю, рано утром.
— Плохо, что ты не можешь побыть подольше. Если бы ты мог остаться до воскресенья, я показал бы тебе весь город. В воскресенье я выходной.
— Все-таки мне надо поехать.
Клиффорд вздохнул. Достав из кармана пакетик с жевательной резинкой, он вытащил из него палочку, дал мне, взял сам и спрятал остальное обратно.
— А он знает, что ты здесь?
— Знает. Я улизнул, пока они еще спали, но оставил записку.
— Он будет страшно злиться, когда узнает, где ты.
— А, все равно... Пусть бесится.
Мы дошли до другого перекрестка. Направо был виден порт, за ним, на северном берегу, — горы. Солнце село, и багряные, золотистые, розовые и пурпурные краски полыхали в небе; горы казались темно-пурпурными, почти черными. К вершине одной из них тянулась цепочка огоньков, и я понял, что это канатная дорога.
— Знаешь, чего мне хотелось бы сейчас?
— Чего, Пат?
— Вернуться к тебе. Мы посмотрели бы у тебя журналы или еще что-нибудь...
— О'кэй!
Мы прибавили шагу. По дороге нам попалась небольшая булочная. Клиффорд вошел в нее, и я увидел в окно, как женщина сняла с витрины четыре не то слойки, не то пирожных с шоколадным кремом. Она упаковала их в картонную коробку, Клиффорд расплатился и вышел.
— Я думаю, тебе это понравится, — сказал он, показывая коробку. — Это по-настоящему вкусно... Я пробовал их раньше.
— В витрине, по крайней мере, они выглядели замечательно.
Мы подошли к дому, поднялись к себе и зажгли небольшую подвесную лампу. Клиффорд взял чайник, сходил в ванную, налил воды и, вернувшись обратно, захлопнул дверь.
— Поставлю чаю, — сказал он. — Хочешь?
— Конечно!
Я присел на кровать. У меня действительно сильно болели ноги, и я стал растирать их руками, наблюдая в то же время за Клиффордом. Он включил плитку, достал чайник для заварки и начал засыпать чай.
— Ну, как отец? — вдруг спросил он. — А Дженни?
— Да ничего. Вроде как ничего.
Клиффорд больше не стал задавать вопросов, однако так долго возился с чайником, что мне стало невмоготу.
— Отец не хочет говорить о тебе. Кажется, до сих пор злится.
— Я так и знал.
Он подошел к небольшой полочке в углу, достал две тетради.
— Хочешь взглянуть, чем я занимаюсь?
— Конечно.
Он раскрыл одну из тетрадей, и я увидел в ней какие-то чертежики цветным карандашом, заметки чернилами и много отдельных, вкладных страниц, отпечатанных на машинке.