Может, отчасти семейные неприятности и отдалили старика Блана от рабочих, а вначале он еще помнил, что вышел «из низов», и часто бывал в мастерской. Хотя какая уж там мастерская — не мастерская, а настоящий завод. Расстояние между Бланом и рабочими все увеличивалось, и он стал, как и все хозяева, их жестоким противником в борьбе, да еще превратился в угрюмого нелюдима, и немудрено — Блан жил одиноко и несчастливо. Только и было у него развлечений, что поездки в Париж — там он, главным образом, пьянствовал. С возрастом он становился все зловреднее; правда, во время войны Блан себя не запятнал. А рабочим по-прежнему приходилось вести с ним упорную борьбу. В сорок седьмом они бастовали шесть недель, и все равно хозяин ни в чем не уступил. Униженные, побежденные, они вернулись на завод. Один мерзавец сломил больше ста человек! Убить его хотелось!.. Ему, наверно, тоже дорого обошлась эта забастовка, хотя, надо полагать, ему помогла торговая палата — это сплошь и рядом бывает. Но в сорок восьмом году рабочие заметили в нем перемену. Он стал сдавать. Это по лицу человека сразу видно. Сперва рабочие думали, что он болен, но однажды, когда к нему пришла делегация со списком требований, он сказал, обращаясь главным образом к Альсиду: «Вы разве не понимаете, что я между двух огней?» И теперь уж он сам был похож на побежденного — какой-то пришибленный, растерянный. Он не стал бороться, уступил. Раньше, бывало, сожмет кулаки, а теперь вяло поглаживал ладонью стекло на письменном столе. Но потом все-таки сжал кулаки и сказал, поглядывая на Альсида: «Вы, коммунисты, самые коварные! Вы выступаете против плана Маршалла. Что ж, и мы ему сопротивляемся, а вы в это время забастовки устраиваете, всаживаете нам нож в спину». Альсид не нашелся сразу, что и ответить. Он очень любит читать парламентские отчеты в «Журналь офисьель», когда попадется номер; ищет там остроумные и меткие ответы Жака Дюкло в Национальном собрании и восклицает: «Ах, молодчина Жак!» А в зубах у него постоянно зажата трубка, как у Бенуа Фрашона[8]… Товарищи не могут себе и представить Альсида без этой трубки и без этих возгласов: «Молодчина Жак! Ну и задал же он им! Да, он за словом в карман не полезет! И как-то у него все получается быстро, само собой! Ну и молодчина Жак!» Но все-таки Альсид растерялся перед Бланом. Тем более, что у старика был жалкий вид, как будто он просил пощады. Хотя он и стал порядочной сволочью, Альсиду вспомнилось давнее время, когда он работал у Блана в маленькой мастерской и двадцатипятилетний хозяин, ровесник Альсида, приходил подсобить рабочим и, в общем, был неплохим парнем. Альсид ответил, лишь бы что-нибудь сказать: «Я пришел не как коммунист, а как профсоюзный делегат». Блан, конечно, пожал плечами. Ответ Альсид нашел только, когда отчитывался перед рабочими о результатах переговоров с хозяином. Просто удивительно, до чего правильные мысли и слова приходят в голову, когда ты стоишь перед товарищами и стараешься ответить на вопросы, которые читаешь в глазах. Уж одни их внимательные глаза подскажут тебе верный ответ.