Третий человек, ожидавший выхода государя Александра Николаевича, граф Петр Андреевич Шувалов, самый молодой генерал от кавалерии и самый молодой шеф корпуса жандармов и начальник III отделения, принадлежал к интеллектуальной элите русского двора. Острый ум, широкое образование и светскость выгодно отличали его от немного угрюмых и слишком сосредоточенных на государственных делах и собственной карьере сверстников. Шувалов к Корфу относился неприязненно, как представителю старой школы придворных, чуждых новым веяниям и эксплуатирующих прежние заслуги. Корф с подозрением относился к тем, чья звезда вспыхивала на небосклоне политической жизни мгновенно. Он не верил в сиюминутный успех.
Шеф корпуса жандармов скрывал истинное отношение к канцлеру. Он имел о Горчакове конфиденциальную информацию и осуждал заигрывания с либералами. Неустойчивость князя объяснялась прошлыми связями и лицейской юностью. Через день после восстания на Сенатской Горчаков отыскал Ивана Пущина и умолял ехать немедля за границу, да не просто умолял, а хотел снабдить мятежника паспортом, обещаясь доставить на иностранный корабль, готовый к отплытию. Пущин отказался и пожелал разделить судьбу с товарищами. И разделил! А с братом его Михаилом Горчаков поддерживал отношения до его смерти. В конце жизни он был комендантом Бобруйской крепости в чине генерал-майора. За Михаила Пущина, бывшего коннопионера и любимца великого князя Николая Павловича, ходатайствовали многие и, в частности, князь Суворов, кому он был и обязан ранней своей свободой. Суворов лично просил тогдашнего шефа корпуса жандармов и начальника III отделения Александра Христофоровича Бенкендорфа о смягчении участи брата одного из главных заговорщиков, случайно замешавшегося будто бы в события на Сенатской.
Чутье и здесь не подвело молодого шефа жандармов, чья популярность в Европе не уступала горчаковской, если не превосходила ее. Через десять лет после описываемой встречи, Шувалов исполнял должность посла в Лондоне и представительствовал на Берлинском конгрессе, удачно оппонируя канцлеру Германской империи — князю Отто фон Шенхаузену Бисмарку, начавшему сколачивал, Тройственный союз против Франции и России. Горчаков в апреле 1878 года первым рукоплескал в зале суда при оправдании Веры Ивановны Засулич, стрелявшей в петербургского градоначальника Трепова.
Почти через три года мартовским туманным днем друзья террористки бросили бомбу под ноги императору Александру II Освободителю, но Горчаков в зале суда уже отсутствовал и никому не аплодировал. Из лицейских он остался в единственном числе, выйдя перед тем в отставку. Из 1825 года к нему долетели стихи Пушкина, которыми он утешался при вынужденном бездействии: