Я же была совсем одна.
И тут во двор въехал грузовик.
Никогда еще я так не радовалась дребезжанию заднего борта. Он у нас дребезжит от вибрации с тех самых пор, как папа заменил старый двигатель на новый, с турбонаддувом и дополнительным выхлопом.
В коридоре опять заговорили, забегали, а потом мисс Даннинг снова меня окликнула:
— Ровена! Твой отец уже здесь. Но если будешь умницей и выйдешь из шкафа, мы не дадим тебя в обиду.
Я усмехнулась в темноте. Не знает она моего папу.
Потом вздохнула поглубже и открыла дверь.
В коридоре было полно народу.
Директор с мрачным видом и забинтованной рукой.
Мисс Даннинг с видом озабоченным.
Другие учителя с раздраженными физиономиями.
Ученики, толпившиеся в дверях классов: у одних в глазах испуг, у других злорадство.
Плюс парочка пожарных в комбинезонах, со здоровенной электродрелью, плюс дядька в рабочем халате с эмблемой на кармашке «Все для дома» (этот притащил большущую связку ключей), плюс пожилая тетенька в желтой непромокаемой куртке с надписью «Служба спасения».
И все они глазели на меня.
И все молчали. Впрочем, я бы все равно никого не услышала, потому что сердце у меня грохотало, как многоковшовый экскаватор.
И тут рывком распахнулась дверь в другом конце коридора, и все головы повернулись в ту сторону.
Это был мой папа.
Он медленно шел по коридору, цепко поглядывая по сторонам, и все таращились на него, совсем позабыв обо мне.
Оно и понятно. На папу везде пялятся, пока не привыкнут. И не потому, что люди такие невоспитанные, просто они никогда не видели, чтобы солидный фермер-садовод разгуливал в ковбойских сапогах из кожи игуаны, в черных джинсах, стянутых широким ремнем с заклепками и блестящей пряжкой в форме коровьего черепа, в черной рубахе с белой бахромой и в черной ковбойской шляпе.
Он подошел и заглянул мне в лицо.
— Ты в порядке, Тонто?
Он меня всегда так называет. Тонто — это, кажется, персонаж из телепередачи, которую папа смотрел еще в детстве. Если б он меня вслух так назвал, мне, конечно, было бы неловко, а руками — ничего, все равно же нас никто не понимает. Папа всегда разговаривает со мной руками. Когда говоришь на одном языке — это совсем другой разговор, так он считает.
— Я в порядке, пап, — ответила я.
Теперь все глазели на наши руки: о чем это мы разговариваем?
— Трудный выдался денек? — спросил папа.
— Да уж, нелегкий, — вздохнула я.
Он улыбнулся мне и кивнул, а потом повернулся к зрителям.
Тут вперед вышел мистер Фаулер, директор школы.
— Мистер Бэтс, — начал он, — мы не можем допустить, чтобы подобные случаи повторялись.