"Ладно. Под твою личную ответственность. Но штоб не в ущерб молочно-мясному скоту. Сами изыскивайте резервы. На дополнительный фураж не надейтесь".
Прапорщик Харченко обошел вокруг меня, похлопал своей тяжелой ладонью по крупу. Ну, я, понятно, все время отворачивался, чтобы не дышать этой гадостью, что лезла из его дыхала.
"Ты посмотри, какие мы гордые! - просипел прапор, приняв мое нежелание с ним общаться за высокомерие. - Ишь ты, прямо, как Гутман. Кстати, где это жидяра запропастился?" - "Отдыхает после наряда, товарищ прапорщик". - "Я вижу, у него тут сплошной отдых, т-твою мать, - незлобливо, а так, для порядка, заметил прапорщик. - Ну и как же зовут твою вельблядь?" - "Это "он", товарищ прапорщик. А имени у него пока ещё нет". - "Ну вот и назовем его ... - задумался прапорщик. - Как ихнего премьера кличут?" - "А хрен его знает. Я ж на политзанятия не хожу", - уклонился от ответа Иоанн Денисович. - "Хитришь, Варфоломеев, а ведь со мной нечего хитрить. Я ж вам зла не делаю. И сквозь пальцы смотрю на все ваши шалости. Хоть давно обо всех вас трибунал плачет". - "Так мы ж тоже, товарищ прапорщик..." - "Чего тоже?" "Сквозь пальцы..." - "Вижу, Варфоломеев. Не пальцем деланный. Впрочем, я и сам забыл, кто там у них кто..." - "Где?" - "Ну в Израиле... Так, ну поскольку у нас худая память, дадим ему кликуху..., скажем, Исак. Не возражаешь?" - "Отчего же. Жеребец Миттераном может быть. Вот и верблюд пусть будет Исаком". - "Вот и хорошо. Принеси рассольчику, Варфоломеев, а то во рту, как в казарме перед подъемом. Не в службу, а в дружбу".
Вот так меня окрестили. Впрочем, имя мне даже очень понравилось. И с тех пор я стал Исаком.
Уже к концу мая белое громадное солнце повисло прямо над головой, а его испепеляющие лучи выжгли вокруг всю степь. Ящерицы и змеи, оттаявшие от зимней спячки, балдели на солнцепеке и резво гоняли всякую мелкую насекомую. Скорпионы гуляли свадьбы и были особо опасны для тех, кто им мешал. Овцы сжевывали вместе с высохшей травой трупики незадачливых скорпионьих молодых супругов, выполнивших свой долг, и не брезговали ещё живыми. Мне-то вся эта канитель была по барабану. Жара меня не мучает. Лежу себе спокойно, жую ароматный хлопковый жмых и мечтаю. Благодать.
Солдатики с самого раннего утра, разморенные жарой, слоняются по хозяйству в одних синих сатиновых трусах с карманом на жопе и зеленых выцветших панамах. Нехитрая работа, привычная для деревенских парней, собранных согласно какой-то неведомой инструкции из северных и сибирских областей, не особо утруждает. Как только солнце поднимается, жизнь в хозяйстве замирает. Все заполняет тень. Привычные к этому душному климату аборигены начинают свою "сиесту" не позже одиннадцати. Даже скарабеи прекращают свой сизифов труд - перекатывание говенных шаров вдвое больших их самих к норам.