– Пошли, – Надежда
решительно взяла ее за руку.
– Дай хоть чаю
попить, – та не понимала, куда тянет сестра.
– Еще будет время.
– Да я скоро…
– Говорю, будет еще
время: и на чай, и на все остальное. Пошли к матушке игуменье. Нужно
посоветоваться. Есть один план.
Игуменья
внимательно выслушала рассказ Веры, а потом, взглянув на обеих, вдруг улыбнулась.
– Сколько вижу близняшек,
всегда поражаюсь премудрости Господней. Ни один художник, даже самый
талантливый, не способен воспроизвести то чудо, которое творит Господь. Смотрю
вот и думаю: как вас родители различают? Даже родинки на лице у вас одинаковы,
обо всем остальном и говорить нечего: абсолютная копия. Как в зеркале. А вот по
духу – ничего похожего, как земля и небо. Почему так?..
Затем внимательно
посмотрела на Веру.
– Решила, значит,
не по-Божьему, а по-своему найти выход? Тут мы тебе не помощники, напрасно
пришла. Петли у нас нет, фонарных столбов тоже, да и бритвой не пользуемся:
поди, не мужики. Разве что в речку. Бултых – и дело с концом. Неподалеку отсюда
старая мельница осталась, может, жернова сохранились. Так бери жернов – и в
речку. С разбегу, чтобы наверняка, а то волной назад вдруг выбросит. Речка,
знаешь ли, не всех утопленников принимает. Тогда с тобой новых хлопот не
оберешься: откачивать, «скорую» вызывать…
Вера молчала,
понимая, что настоятельница осуждает ее мысли и намерение.
– А сказать, почему
тебе этого хочется? Потому что так хочет твоя гордость. Личная твоя, а не
чья-то. Гордость ведь что такое? Зверь, хищник, которого нужно все время
кормить. Сначала он ест немного, а потом, когда подрастает, требует все больше
и больше, пока не сожрет всего человека. А не давай ей ничего, то убежит от
такого «хозяина», пойдет искать себе другого. Вот сидят передо мной две
сестрички, две близняшки, две капельки, а такие разные. Потому и разные, что из
одной гордость бежит, а в другой гнездышко себе свила: сначала маленькое, а
теперь ей там тесно, давай всю себя. И готова ты себя отдать. Вроде, даже
благородно: об отце родном думаешь, о маме. Только вот о душе своей не думаешь.
Да и обо всех родных тоже не думаешь: только о себе. Это и есть плод гордыни.
– Я хочу изменить
свою жизнь, матушка, – Вера стояла, низко опустив голову. – Я ничего не знаю и
ничего не умею, но мне совесть не дает покоя. Мне стыдно после всего, что произошло.
Я не могу с этим спокойно жить. Пусть тюрьма, любое наказание, но я не могу
больше так жить дальше…
– Значит, нужно
менять жизнь, а не лишать себя этой жизни, – игуменья подошла ближе к Вере. –
Благодари Бога, что совесть твоя еще жива, не дает покоя тебе.