– Сказала бы я
тебе, шутник, да не до шуток теперь, – Любовь Петровна возвратилась к столику,
готовя новый компресс.
И в это время вошел
Выкван. Подойдя ближе к Смагину, он присел на стул. Его лицо не выражало ни
радости, ни надежды.
– Что ж, на все
воля Божия, – вздохнул Смагин, пытаясь подняться с кушетки. – Мои друзья-украинцы
в таких случаях говорят: «Маємо те, що маємо». Сущая правда. Что имеем – не
храним, а потерявши – плачем. Как она там? Виделись?
Выкван грустно
кивнул головой.
– Держится? Или
мокрая от слез?
– Как раз не
мокрая, – оживился Выкван. – Она меня удивила своим состоянием духа. Верит, что
все как-то образумится, прояснится.
– Вера верит в
чудеса, – вздохнул Смагин. – Верит, небось, что я ее вытащу оттуда.
– Она верит в свою
невиновность. Упорно верит. Мне вообще показалось, что там сидит не Вера, а…
Выкван замолчал, не
зная, как объяснить Смагину свое предчувствие.
– А кто? –
переспросил тот. – Надька, что ли? Та из своего монастыря теперь носу не
высовывает. Писаки такое кадило раздули, что впору самому в монастыре скрыться
и не показываться до самой смерти. Чума на мою голову…
– Кстати, встречи с
тобой просит какой-то очередной журналист, – крикнула из соседней комнаты
Любовь Петровна, слыша весь разговор. – И в офис несколько раз звонил, и сюда
приходил, да мы не пустили. Знаем, как ты любишь эту публику.
– Люблю – не то
слово, – от этой новости Павел Степанович ощутил приступ головной боли. – С ума
схожу от счастья общения с ними, спать ложусь и просыпаюсь с одной мыслью:
встретиться с очередным журналюгой и сказать ему все, что я думаю. Причем, без
всяких купюр. Сделай это за меня, Любочка, уже сил никаких нет общаться с этими
негодяями.
– Так они не со
мной встречи ждут, а с тобой. Ты у нас, Паша, герой всех репортажей. Так что
неси крест своей популярности до конца, хотя я понимаю, как тебе тяжело. Скажи
лучше, что ему передать и что приготовить для встречи.
– Плаху, палача и
рюмку водки, – мрачно усмехнулся Смагин. – Рюмку водки мне, остальное – ему.
– Сходи, узнай, что
ему нужно, – обратился он к Выквану. – Если что по делу, то пообщайся сам, как
мой референт. Если снова хотят грязью облить – выгони в шею и дай на прощанье
хорошего пинка, чтобы сюда забыл дорогу. Сил нет общаться с этой журналистской
мразью.
Выкван кивнул
головой и удалился, а Смагин снова остался наедине с невеселыми мыслями.
«Ах, Верочка,
доченька, что же ты наделала… И меня погубила, и себя».