— Ты вовсе не обязан ни за что извиняться. Было весело. Правда. Год назад я посчитал бы за счастье вот так оторваться с твоими замечательными друзьями и… потрясающими девушками. О таком вечере я мог только мечтать: кокс, шампанское, гламур. Но теперь… я будто гораздо старше. Наверно, из-за того, что провожу много времени с родителями, присматриваю за Астрид. Но есть и еще кое-что. Веро выходит замуж, у меня работа… я чувствую, что делаю что-то полезное и значимое. Меня это изменило… изменило полностью. В каком-то отношении я завидую тебе. То, к чему ты стремишься, — наркотики, деньги, девушки — все это достижимо. То, чего хочу я… я даже не знаю, чего хочу. Чего-то глубокого, не скоротечного. Иногда я это нахожу в статьях, которые пишу.
Какое-то время я заставлял себя слушать его, хотя в крови еще гудел кокс, а голубая пилюля уже притупляла восприятие и подталкивала в сон. Я даже попытался объясниться.
— Я наблюдал сегодня за тобой. И с трудом тебя узнавал. Меня это смутило. Смутило и разбудило во мне что-то подлое, мерзкое. Я вел себя недостойно. И мне очень жаль. Такое чувство, что я облажался, все испортил. Дело не в тебе и не в Веро. Она все равно никогда меня не любила. И тебя тоже не любила. Она для этого слишком клевая и мудрая. Может быть, если бы Веро увидела тебя сейчас… Может быть, если бы она увидела тебя сегодняшнего, ей бы это и полюбилось. А я… я глуп и ребячлив… как и всегда. А закончится тем, что я сойдусь с какой-нибудь тупой блондинкой и у нас будет куча денег, чуточку секса и дети, западающие на компьютерные стрелялки и играющие с пластмассовыми куклами. Но я даже не представляю, чего еще искать в жизни.
У соседа наверху зазвонил будильник. Я понял, что скоро вставать, и ощутил внутри великую пустоту. Генри спал, с головой укрывшись одеялом. Я соскользнул с кровати и встал под душ, включая попеременно то горячую воду, то холодную. Потом оделся, вымыл яблоко для бродяжки и, оставив Генри с мягкой улыбкой на губах, вышел в серый рассвет.
Мы договорились, что поедем на свадьбу вместе. Мысль о том, что и для Генри это событие скорбное и тягостное, как-то придавала сил. Предшествовавшие отъезду недели выдались тяжкими и мрачными. Лето так и не пришло. Каждый день начинался с ясного рассвета над изысканными террасами Фулхэма, мимо которых я проходил по пути на работу, и солнце отважно разгоняло сумрачные остатки ночи, но потом с запада натягивало дождь, и к тому времени, когда я добирался до офиса, по Беркли-сквер уже кружил холодный ветер, небо закрывали низкие темные тучи и дождик с поразительной легкостью успевал промочить одежду.