– И зачем?
– Я без этого не могу. И объяснить не могу! Но если я не пишу, то начинаю болеть, на самом деле, не смейтесь!
– Я и не смеюсь.
– У меня температура поднимается, слабость возникает и всякое такое. А если не получается писать, это еще хуже. Хоть на край света беги. У меня подруга есть, Марина, а у нее домик в деревне, и она меня туда пускает. Вот я в деревню уезжаю и сижу там. Никого не могу ни видеть, ни слышать. Всех ненавижу, особенно себя.
– Ну, это ясно.
Он сказал это так, что она сразу поверила: ему на самом деле ясно, как она ненавидит себя, когда не может писать!
– Иногда мне хочется открутить себе голову, – задумчиво продолжала Маня, – и пожить хоть какое-то время без головы. Я все время придумываю, постоянно, каждую секунду. Я или пишу, или придумываю, или сплю.
– Так с ума сойдешь.
– То-то и оно.
Мишаков вдруг спохватился:
– Слушайте, а куда мы едем?
– Как – куда? Ко мне домой, на Покровку. Вы сказали, ваша машина там осталась...
– А Гудков где живет?
Кажется, она не сразу сообразила, кто такой Гудков.
– Артем? – Она ткнула рукой куда-то в сторону солнца, которое валилось за дома. Длинные пальца без маникюра почти задели капитана по носу. – Во-он там, на Фадеева. Здесь близко, а что?
– Езжайте на Фадеева.
Мане стало смешно. Он так распоряжается, как будто она шофер!..
– Ну, хорошо. А что мы там будем делать?
– Вы ничего не будете делать, высадите меня и поедете домой.
– А вы?
– А я поговорю с Гудковым.
– Можно мне с вами?
– Нет.
Маня пожала плечами, затормозила на светофоре, смахнула с носа темные очки и нацепила обыкновенные.
Странное дело. Она должна спорить и напрашиваться к Гудкову. Иначе и быть не может! Насколько капитан успел заметить, ее очень интересует то, что не имеет к ней никакого касательства, а то, что имеет, она тщательно скрывает от всех.
Непростая такая... писательница.
– Вы бы позвонили кавалеру, – сказал он, опять начиная раздражаться. – Передали бы от меня привет и пригласили домой к ужину. Не дай бог, он на самом деле расследование затеет!.. Я тогда...
Маня его перебила:
– Знаю, знаю! Вы закатаете его в СИЗО!
– И три шкуры спущу.
– Ну, это вряд ли. Все, мы приехали. Подъезд, по-моему, во-он тот, угловой. Этаж третий. Номера квартиры я не помню.
Мишаков смотрел на нее. Маня деловито отстегнула ремень.
– Я вас провожу, – сообщила она, повернулась и потянула с заднего сиденья свой портфель. – Ну, правда, я не помню, какая квартира, что вы на меня смотрите!.. Я поднимусь и покажу.
Ее грудь под тонкой белой маечкой, когда она наклонилась и стала доставать портфель, оказалась в сантиметре от капитанового плеча, он даже назад подался, чтобы избежать столь ужасной опасности.