— У меня ноги длиннее, — сказал он и с силой толкнул коленями спинку ее кресла — Джастина взвизгнула. — Мне нужно больше места. Так что до конца каникул переднее сидение мое.
— У тебя есть своя машина, — напоминал ему сестра, а потом вдруг просияла: — Ты сможешь покатать меня. Папа всегда слишком занят, но ты ведь отвезешь меня к Синди и Лоре?
Стерлинг очень хорошо помнил эту парочку. У обеих была тенденция смотреть на него, заливаться румянцем и хихикать, прикрывая рот руками, переглядываясь и пихаясь. Они почти пугали его, и Стерлинг порой не мог отличить одну от другой, хотя родственницами они не были.
— Я не против возить тебя, но эти ужасные двойняшки к моей машине ни ногой, ясно?
— Мам! Скажи ему, чтобы не называл их так. И что он должен быть со мной милым.
Одри вздохнула и вывернула на главную дорогу.
— В следующий раз, когда я подумаю, что соскучилась, вспомню этот момент.
— Но тебе же нравится, — сказал Стерлинг. Он знал, что это правда; это он любил больше всего — когда они были втроем. В детстве — лет в тринадцать или четырнадцать — он мечтал о том, чтобы отец попал в аварию или просто уехал и не вернулся, чтобы они могли всегда быть только втроем. Хотя едва ли такое могло произойти, и теперь он понимал, что и не произойдет, потому что по абсолютно необъяснимым причинам мать любила отца.
Вряд ли он когда-нибудь поймет за что.
Он наклонился и дернул Джастину за волосы, небольно.
— Я буду с тобой таким милым — ты решишь, что я не твой брат.
— Ну это уже перебор, по-моему. Купи мне мороженое, и будем считать, что мы квиты. — Джастина бросила что-то через плечо, чуть не попав Стерлингу в лицо. — Вот, возьми жвачку.
— Боже, предупреждай в следующий раз, я мог остаться без глаза.
Мать повернулась и посмотрела на них.
— Это все очень весело, пока кто-нибудь в самом деле не лишится глаза, так что давайте поаккуратнее, ладно?
— К тому же папа взбесится, если непредвиденная поездка в травмпункт нарушит его планы относительно вечеринки, — заметила Джастина, и Стерлинг назвал ее тайной фанаткой «Симпсонов», а она стала громко это отрицать.
К тому времени когда они добрались до дома, Стерлинг чувствовал напряжение из-за предстоящей встречи с отцом и в то же время странное спокойствие из-за того, что все это было очень знакомо. Это его дом; он забирался на это дерево, учился подавать мячи на этой лужайке, сейчас присыпанной снегом, на этом самом газоне, который не раз подстригал. У Уильяма Бейкера имелся садовник, но он считал, что у сына должны быть домашние обязанности, чтобы воспитывать в нем характер. Стерлинг не возражал; лужайка была такой огромной, что единственный способ подстричь ее целиком — это верхом на газонокосилке, он любил вместо ровных полос выделывать на ней кривые загогулины.