Так было в Буэнос-Айресе, где купцы города пожелали порвать с кадисскими негоциантами. Так было и в бразильских городах, где враждебность переходила в ненависть к португальским купцам. В Рио-де-Жаней]х>, где кражи со взломом и убийства были делом заурядным, португальский купец с пальцами, унизанными перстнями, выставлявший у себя дома на показ свою серебряную посуду, был ненавистным врагом. Ему наносили удары как могли. За отсутствием иных возможностей, чаще посредством жестокой насмешки, делавшей из него настоящий комический персонаж, тупой, отвратительный.
Стоило бы проделать захватывающее социально-психологическое исследование о тех, кого по всем странам Испанской Америки именовали чапетонами или гачу пинами, дабы обозначить вновь прибывших из Испании, с их неопытностью, претензиями и зачастую с их заранее сколоченным богатством.
Они прибывали на подкрепление уже обосновавшимся небольшим группам, которые занимали господствующее место в торговле. Именно таким образом вся Мексика оказалась под владычеством купцов родом из баскских провинций и из горных районов за Сантандером. Эти купеческие семейства выписывали из Испании племянников, кузенов, соседей но своим родным деревням. Они набирали помощников, преемников и зятьев. Новоприбывшие без труда одерживали верх в «матримониальной гонке».
Идальго, мексиканский революционер, который желал бы, как и многие другие, положить конец «гачупинской» иммиграции, обвинил их в том, что это люди «извращенные... Движущая пружина всей их ажитации — лишь гнусная скаредность... Они католики только из политических соображений, а их Бог — деньги».
СОЧЕТАЕМОСТЬ ФОРМАЦИЙ
До сих пор не утихают оживленные споры относительно форм обществ и экономик американского континента, бывших одновременно и воспроизведением и искажением моделей Старого Света. Их желали определить в соответствии со знакомыми в Европе понятиями и найти для них модель, которая бы свела их к определенному единству.
Попытка была, пожалуй, тщетной: одни говорили о феодализме, другие о капитализме; иные участники спора делают ставку на переходную форму, которая любезно примирила бы всех спорящих, приняв одновременно феодализм с его деформациями и предпосылки и предзнаменования капитализма.
Впрочем, как допустить, чтобы для всей Америки могла быть единая и единственная модель? Стоит определить какую-нибудь из них — и сразу же некоторые общества под нее не подойдут. Социальные системы не только отличались от страны к стране, но они наслаивались друг на друга, смешивали элементы, которые невозможно подвести под тот или иной из предлагаемых ярлыков. Америка была зоной главным образом периферийной за единственным (и еще оспаривавшимся в конце XVIII века) исключением — США, образованных как политический организм в 1787 году. Но эта периферия была мозаикой из сотен разных кусочков.