— А ты что, решил,
что у меня и правда кто-то появился?
— Нет, — решительно
отказался Стас. — Этого у меня и близко в мыслях не было! Чувствовал только,
что тут что-то не то. А что — никак не мог понять.
— Я думала в
монастырь пойти, — удовлетворенно кивнув, продолжила Лена. — Да отец Михаил не
благословил. Сказал, что пока еще редко при каких женских обителях есть
богадельни. Ведь с таким зрением что я могу? Петь там и то не получится. Ноты
видеть надо. У нас же легкое, обиходное пение, которому я у старушек научилась.
А так, знаешь, как сложно? Я ведь не профессиональная певица. На слух, скажем,
знаменный распев не запомню. К тому же батюшка сказал, чтобы я ни в коем случае
не падала духом и не отчаивалась. Иначе с таким смертным грехом просто на
клирос пускать не будет! «Еще не вечер, — сказал он. — Вот увидишь, будет и на
твоей улице праздник!» И вот он наступил, — теснее прижалась к плечу Стаса
Лена. — Причем, не просто на улице, но и во всем мире! Представляешь, какой у
нас батюшка?
— Да, я это во время
службы заметил, — вспомнив отца Михаила в алтаре, согласился Стас. — И после
нее — хоть почти никого не было в храме, такую проповедь произнес, с таким
жаром… Прямо как тот проповедник в балладе Апухтина.
— Бэда? — с легким
удивлением уточнила Лена.
— Точно! —
обрадовался Стас. — А я это имя никак не мог вспомнить… Почему и в интернете
потом найти…
— Разумеется, не мог,
потому что это, прости, стихотворение Якова Полонского, — осторожно поправила
Стаса Лена. — А для чего ты его искал?
— Просто один только
раз читал, и оно мне очень понравилось. Ведь это — едва ли не самое лучшее,
разумеется, если не считать оды «Бог» Державина, что есть в поэзии на духовную
тему. Ну, все: теперь, как только до компьютера дорвусь, сразу найду и
перечитаю! — радостно пообещал Стас.
— Зачем далеко
ходить? — остановила его Лена. — Слушай!
И тихо, спокойно, без
всякого надрыва, с каким обычно читают стихи поэтессы, начала:
Был вечер; в одежде, измятой ветрами,
Пустынной тропою шел Бэда слепой; На мальчика он опирался рукой, По камням ступая босыми ногами, — И было все глухо и дико кругом, Одни только сосны росли вековые, Одни только скалы торчали седые, Косматым и влажным одетые мхом. Но мальчик устал; ягод свежих отведать, Иль просто слепца он хотел обмануть: "Старик! — он сказал, — я пойду отдохнуть; А ты, если хочешь, начни проповедать: С вершин увидали тебя пастухи... Какие-то старцы стоят на дороге... Вон жены с детьми! говори им о Боге, О Сыне, распятом за наши грехи". И старца лицо просияло мгновенно; Как ключ, пробивающий каменный слой, Из уст его бледных живою волной Высокая речь потекла вдохновенно - Без веры таких не бывает речей!.. Казалось — слепцу в славе небо являлось; Дрожащая к небу рука поднималась, И слезы текли из потухших очей. Но вот уж сгорела заря золотая И месяца бледный луч в горы проник, В ущелье повеяла сырость ночная, И вот, проповедуя, слышит старик — Зовет его мальчик, смеясь и толкая: «Довольно!.. пойдем!.. Никого уже нет!» Замолк грустно старец, главой поникая. Но только замолк он — от края до края: «Аминь!» — ему грянули камни в ответ.