— Может быть, скажете, что и его отца тоже я предаю? — съязвил Гаснер. — Он ведь тоже еврей!
— Что касается отца мальчика Бениамовича, то смею вас заверить, он не нуждается в помощи миллионера Гаснера, а наоборот: Гаснер может только мечтать о помощи таких людей, как Бениамович, когда это им приспичит… Еще приспичит, не торопитесь… А этот человек боролся против фашистов, вы же в дружбе с ними, но все равно висеть вам на одной виселице с нищими иудеями…
— За меня не волнуйтесь! А вот вам надо бы поберечь свою голову… Да, да! — вспылил мануфактурщик. Его лицо покрылось крупными каплями пота, словно он вышел из парилки. — И пожалуйста, не приходите ко мне с такими разговорами. Вы типограф? Вот и печатайте себе всякую макулатуру, а меня не трогайте. Я же не трогаю вас! Что касается того, хороший я иудей или плохой, не ваше это дело!
— Вы не иудей, Гаснер, нет… Вы иуда! Это большая разница…
— Уходите из моего дома! — вскочив со стула, затрясся, точно в лихорадке, Гаснер. — Уходите, слышите!.. Или я сейчас вызову полицейского!
— Замолчите! — цыкнул на мануфактурщика типограф и резко поднялся из-за стола. — Не то я расшибу вот эту банку с вареньем о вашу голову!.. Я и раньше знал, какой вы негодяй, но все еще надеялся, что хоть чуточку человеческого в вас осталось, однако ошибся. Стопроцентный мерзавец! И помяните мое слово — вы еще за это поплатитесь…
Рузичлеру хотелось бежать из дома мануфактурщика, но он сдержал себя и, не сказав больше ни слова и не взглянув на Гаснера, медленно удалился. Однако не успел он перешагнуть порог, как увидел притаившуюся в испуге жену богача. Все это время, оказывается, она стояла за дверью… Типограф бросил на женщину презрительный взгляд и, не прощаясь, пошел к выходу.
Обомлевший от испуга и удивления, Гаснер остался в в гостиной. Он никогда не видел этого человека таким разъяренным и уж никак не представлял себе, что услышит от него в собственном доме подобные оскорбления.
Казалось бы, Гаснер должен был чувствовать себя победителем в жаркой стычке с Рузичлером: он не согласился сделать то, о чем тот просил, чуть ли не умолял его. Но эта «победа» нисколько не радовала его. Напротив, он испытывал страх: ему казалось, что вместе с типографом на него обрушились десятки и сотни ему подобных и что теперь никакие богатства, никакие сыщики и полицейские не оградят его от их презрения, гнева и мести.
— Хорошенькое начало нового года!.. — встретил Гаснер вошедшую жену, по лицу которой понял, что она слышала разговор с типографом. — И все, конечно, пошло кувырком… А с чего началось? С карт. Не хотел же играть, так нет — а вдруг выиграю? Вот и выиграл… Еще не известно, чем вообще все это может кончиться?!