— Роман когда вернётся? — спросил Чувель Авдотью.
Ласкин хотел выйти из своей засады и вступить в разговор, но то, что он услышал, заставило его ещё глубже отступить в тень.
— Знаешь, Ваня, неспокойно у меня на душе. Как бы промеж них там чего не вышло.
— Гляди-кась, чего они не поделили?
— Мне Роман перед уходом сказал, что отошьёт этого гостя. Не понравился он ему.
— Они что, поссорились?
— Не то чтобы… но что-то Роман его невзлюбил. Сразу эдак… Даже удивительно… — в раздумье проговорила она и повторила: — Неспокойно на душе.
— Ну, душа — это принадлежность буржуазная. В тебе душе и делать-то нечего. Для её помещения нежные телеса нужны. — Чувель звонко шлёпнул сестру по широкой спине.
Авдотья вспылила:
— Блаженный! Я тебе всерьёз говорю.
Чувель насторожился:
— Что-нибудь замечала?
— Особого ничего…
Чувель сплюнул.
— Присмотреть, может, и нужно, ежели уж разговор пошёл, но… — он уставился на свою забинтованную ногу. Авдотъя решительно сказала:
— Сиди. Сама пойду.
— Ладно, — согласился Чувель. — Возьми мой карабин, полегче он.
Он сказал это так просто, точно предложил даме зонтик.
Ласкин решил, что пора выйти из засады, чтобы помешать Авдотье теперь же уйти в тайгу.
— Здравствуйте! — сказал он насколько мог просто и протянул принесённые панты. — Вот посылка от Романа Романовича.
Авдотья посмотрела на панты.
— А сам?
— Велел передать, что задержится ещё на денёк. Отстрел плохо идёт.
Авдотья спросила более приветливо:
— А как вам понравился отстрел?
— Сказать правду — ничего интересного.
— Домой собираетесь?
— Да, думаю уезжать.
Подавляя улыбку удовлетворения, Авдотья степенно проговорила:
— Ну что же, брат может подвезти вас на шлюпке к пристани. Все равно панты отвозить.
Чувель запротестовал:
— Гляди-кась, из-за одной пары ехать? Небось до завтра не завоняют. А тогда вместе с теми, что Роман принесёт, и отвезём.
Авдотья настаивала на том, чтобы ехать теперь же. Когда выяснялось, что ехать придётся долго, её охотно поддержал и Ласкин.
— Ин ладно, приготовь шлюпец, — согласился Чувель. — А только, парень, поедем мы к ночи. Сейчас немыслимое дело. Гляди, пыл какой. И сами сопреем и панты завоняем. Ты, Дуня, в погреб их, в погреб.
На том и перешили: ехать вечером. К тому же оказалось, что и пароход на Путятин зайдёт лишь к утру, Ласкин попадёт прямо к отходу.
— По прохладе и поедем, — резюмировал Чувель.
Совершенно успокоенный удачно складывающимся отъездом, Ласкин не спеша собирал свой несложный багаж, когда до него донёсся приглушённый шёпот Авдотьи Ивановны:
— А всё-таки, Ваня, я в тайгу схожу… Снесу Роману поесть.