— Посмотрел?
— Что до Буэнавентуры, то он оказался стоящим парнем — признаюсь, даже полюбил его, чертова сына. Дурутти мог стать настоящим республиканцем. Но его банда... Через несколько дней колонну поставили на один из важнейших участков в Университетском городке. Франкисты пошли в атаку — и эти прохвосты сразу же побежали, открыв фланги коммунистических батальонов. Дурутти бросился им наперерез: «На свои места, трусы!» Кто-то из них выстрелил ему прямо в сердце. Будь они трижды прокляты!
— Если бы только они... — мрачно проговорил Ксанти. — Город кишмя кишит контрреволюционерами, хотя сегуридад — служба безопасности каждый день вылавливает их и ставит к стенке. Многие посольства превращены «пятой колонной» в убежища и склады оружия. По нашим данным, двадцать тысяч контрреволюционеров укрываются в иностранных дипломатических миссиях и ждут своего часа. Вот, например, посольство Чили. Посол Нуньес Моргадо — дуайен дипломатического корпуса в Мадриде. А за стенами посольства — фалангистов как клопов. И не тронь их — республика строго соблюдает право экстерриториальности посольств...
В небе послышался рокот моторов. Еще не видя самолетов, Ксанти определил:
— Наши.
В синеве плыли, барражируя, истребители — «яки».
— Пятого ноября наши самолеты впервые появились в этом небе, а шестого они сбили девять «юнкерсов»! — снова оживился Ксанти. — Народ приветствовал их, как тореадоров на корриде. Наши «ястребки» испанцы называют курносыми, а всю республиканскую авиацию — славной.
Навстречу шел высокий мужчина в берете и мягкой куртке, с фотокамерой через плечо. На носу его были очки в тонкой металлической оправе. Широкое лицо, усы. Лицо было характерным — открытым и мужественным. Увидев Ксанти, мужчина приветственно взмахнул рукой:
— Hullo! I glad to see you![3]
— How do you do?[4] — ответил Ксанти и обернулся к своим спутникам: — Это американский корреспондент Хемингуэй.
Они перешли с английского на испанский — и Лаптев с завистью определил, что Ксанти объясняется и на нем свободно.
— Янки предлагает заглянуть в кабачок и выпить по рюмочке за нашу встречу, — перевел Ксанти. — Вездесущий парень. Еще прошлой осенью в Валенсии нас познакомил корреспондент «Правды» Кольцов. Ну что, примем предложение? Вроде бы парень он неплохой. И писатель известный.
Тут же, на Гран-Виа, они спустились в полуподвал. Вдоль длинного помещения бара тянулась стойка, а в сводчатом зале теснились столики. Хемингуэя здесь знали. Официант, дружелюбно улыбаясь, принес четыре высоких бокала.
— Старик разрешил мне рассказать американцу кое-что о нашей работе, — продолжил Ксанти, прерывая разговор с писателем и обращаясь к Лаптеву. — Я как раз вернулся из-под Талавера-де-ла-Рейна. Там мы устроили фейерверк на франкистском аэродроме... Хемингуэй говорит, что интересуется нашей работой и даже хочет написать книгу... Спрашивает: ты тоже занимаешься такой работой? Я ответил, что у всех нас одна работа — война против фашистов. — Он посмотрел на часы: — Excuse us, but we have no time