Колесниченко обернулся к Саше Рябову:
— Товарищ Рябов, это все еще не закончилось, но я вам гарантирую — когда дело решится, то я напишу докладную о приставлении вас к внеочере…
Комиссар падает на Рябова, подавившись фразой. Короткие злые хлопки: раз-два-три. Иванов всхлипывает, и Саша даже не успевает оглянуться, чтобы понять что происходит. По боку проходит острая сталь, и он падает, придавленный сверху грузом тела Колесниченко.
«Это какой-то страшный сон! Что происходит? Война? Черт?!». Больше мыслей у Саши нет. Удар затылком о холодный (в это время года? Под Баку?) пол отключает его на несколько секунд.
Какой-то жутко искаженный голос, в котором Александр ловит интонации Иванова, всегда жутко въедливого, но своего парня для всей части, прохрипел что-то«…вы… но… Усти…» и замолк.
В голове у Рябова крутилась смутно знакомая фраза «И падут народы перед… И падут народы перед…», но никак не завершалась. Какой-то бред, из которого его вывела резкая боль в бедре и чей-то спокойный голос.
— Все уже дохлые?
Это же голос комполка!
— Сейчас проверю, командир. — Голос Федота?
— Хорошо. Ну ты и попался. Вот как теперь это разгребать, а?
— Не знаю. Резидент все же не я. — Какой-то гадкий смешок.
«Резидент?». У Саши что-то начало скручиваться в узел. Одновременно в животе и в сознании. Становясь на свои места. Если бы еще так не кружилась голова и не болел бок, он бы уже что-нибудь предпринял, все решил до конца. Наверное.
Резко появившийся и почти мгновенно затихший хрип. Противный звук.
— КППшник теперь точно готов. — Это снова голос Федора Шуринова.
— Остальных проверь. — Да, это голос комполка. И ничей больше. — А я пока решил следующее. Они были шпионами. И хотели меня убить, правильно?
— Хороший ход. Ну и туша у этого комиссара. — С Рябова опрокинулось тело комиссара. Или ему хотелось в это верить, или действительно он еще дышал. Пока дышал.
В глаза Рябову уставились глазенки Федота. Странно, раньше они не казались ему скользкими и какими-то необычными, но сейчас ему было не до рефлексии. Федор вздрогнул и хотел что-то сказать. Рябов же видел перед собой крысу. Здоровую, лоснящуюся, только что нажравшуюся падали крысу с острыми-острыми зубами. Он снова чувствовал себя в юности на Карантине и в первый год в армии, в Средней Азии.
— Отъелся, да? Ну, так вот, они хотели меня убить, а ты меня спас, прибежав на крик. Конечно, контрольные удары сложно будет объяснить, поэтому режь этих по-другому, иначе можно угодить под удар.
Федот не отвечал. В нескольких сантиметрах от лезвия его ножа было сердце Рябова, но он не мог пошевелиться. Почему-то все его внимание было сосредоточено только на глазах Александра. Он не думал ни о чем, кроме его жалящего, проникающего до глубин души взгляда. «Как наваждение какое-то» мелькнуло в его голове. И это была его последняя мысль, потому что Саша вскинул руку и пороховой дым заволок его сознание навсегда.