Шуринов упал на пол, раскинув руки, а на его месте уже стоял, крепко сжимая маузер комиссара, Рябов. Комполка вскрикнул было от удивления, но не зря он был комполка и резидентом. Мгновенно взяв себя в руки, он прыгнул за стол, дав два выстрела, которые, правда, прошли поверх головы Саши. В любом случае, этого хватило, чтобы не дать Рябову прицелиться.
Александр бросился на пол и навел чуть подрагивающий ствол на стол, за которым скрылся комполка. Из-за стола не доносилось никаких шевелений. Как будто Устинов пропал. Саша прислушался, пытаясь уловить каждый звук. Медленно-медленно он сдвигался в бок, чтобы оказаться за креслом и одновременно найти подходящую линию огня, из-за которой бы просматривалось, где находится комполка за опрокинутым тяжелым столом из мореного дуба.
Ему удалось было уловить шевеление и он вскинул пистолет, но опоздал — три выстрела подряд грохнули в помещении. Плечо Рябова взорвалось режущей болью — одна из пуль разорвала форменную рубашку и оцарапала кожу. К счастью — не более. Саша вскрикнул и из-за стола показалась голова комполка. Он, видимо, решил, что дело сделано.
Одна пуля. Один выстрел. Одна пораженная цель. Прямо как на стрельбище. И Устинова швыряет назад, когда меткий кусочек смерти попадает предателю точно в середину лба. Глухой удар тела о пол. Рябов бессильно оседает на пол, хватая ртом воздух. На него мгновенно навалился весь адреналин, вываленный на него собственным организмом, и в ушах загудело, а руки налились свинцом. Сердце билось в угаре и дышать стало тяжело.
Саша перевернулся на спину и посмотрел в потолок, который расплывался и качался перед его глазами. Он не был героем, его не учили нейтрализовывать шпионов. Он был обычным молодым офицером. И все произошедшее было слишком большим испытанием. Поэтому он знал, что нужно встать, что-то сделать, вызвать солдат. Или они уже сами прибегут на шум выстрелов и борьбы. Все объяснить. Помочь комиссару, ведь, кажется, он еще дышал. Но сил не было. Напряжение толчками билось в нем, заливая все тело и сознание. И Саша потерял сознание. Он уже не слышал, как буквально через несколько секунд в дверь ворвалось несколько человек, и поднялся шум. Кто-то метнулся к комиссару, кто-то к комполка. И ему рассказали, но он не слышал, о чем потом еще жалел долгие годы последние слова Колесниченко.
Один из соседей Рябова по офицерской казарме и два молодых солдата перевернули его и увидели широко открытые глаза, жалящие людей, как и раньше жестким, хоть и уже потухающим взглядом. Они наклонились к нему, и он прошептал, захлебываясь кровью: