— Человек, которого вы ищете, найден, он находится у меня.
— Машалла… Это очень хорошо! — воскликнул смущённо Реза-Кули-мирза, ибо дело касалось заговоре против его собственного отца. — Назовите дом, где вы остановились, и я найду вас в нужный день и час. А теперь идите и будьте готовы ко всему…
Надир-шах тоже готовился к Новрузу. Он решил провести Новый год вместе с семьёй, но сначала устроить большой салам для дворцовой знати. К празднику он приказал изготовить для себя новую диадему. Под золотое головное кольцо, усыпанное бриллиантами, поддела бархатный тюрбан, по которому крестообразно пришила перья заморских птиц. Примеряя тюрбан, шах смотрел в зеркало, разглаживал усы и брови, то хмурясь, то улыбаясь, и спрашивал стоящих позади сыновей:
— Ну, как я выгляжу в этой диадеме? Знаете ли вы, что означают эти четыре нашития из перьев? Хай, мои дарственные отпрыски, разве догадаться вам! Одно нашитие — в честь покорения самой Персии, второе — в честь Индии, третье — в честь Турана, в который вошла Балх, Бухара и Хорезм, четвёртое — в честь Турции, которую я захвачу в ближайшее время!
— Пусть тебе сопутствует во всём удача, дорогой отец! — воскликнул младший сын Имам-мирза.
— Аллах благоволит к тебе, отец, но сила твоя — а тебе самом. Я горжусь тобой, мой дорогой и великий шах-ин-шах! — воскликнул средний сын Насрулла.
Реза-Кули-мирза, год назад униженный отцом и отстранённый им от должности наместника Хорасана, сказал угрюмо:
— Желаю тебе, отец, мудрого наследника на твой престол.
— Что, разве грозит опасность потерять мой трон? — Надир-шах ядовито улыбнулся,
— Самая большая опасность для тебя, отец, это твой возраст, — нашёлся что ответить мирза, но шаха не удовлетворил этот ответ. Надир-шах по-прежнему видел в старшем сыне того, кто стремился поскорее завладеть персидским престолом. Но, слава Аллаху, пока что всё складывалось для Надир-шаха благополучно.
После пышно отпразднованного Новруза Надир-шах вышел с войсками на Мешхедскую дорогу и двинулся на Запад. Предстоял длительный поход в Дагестан, чтобы отомстить горцам и их правителям — Дауд-беку и Сурхай-хану — за гибель родного брата Ибрахим-хана, Смерть его наступила два года назад, когда он, двинувшись через Карабах, Ширван и Шекинское ханство в горы джарских джаматов, около горы Джаник был окружён повстанцами и в сражении пал на поле боя. Надир-шах, полный ярости, ехал громить непокорные горцев. Был он сдержан и сосредоточен. Но его батальоны — фоуджи, по семьсот человек в каждом, конные сотни, которым не было конца, столь далеко они растянулись по дороге, артиллеристы-топчи, находясь ещё под впечатлением празднеств Нового года, далеки были от воинственного настроения, не говоря уже о самом шахском дворе. Несколько сотен конных вельмож, две тысячи верблюдов с поклажей, четыре тысячи мулл, семьдесят шесть европейских карет, колясок и других экипажей, запряжённых восемью и шестью лошадями, выглядели настолько мирно, что само слово «война» на подходило к их облику. В войске было много музыкантов, беспрерывно звенела музыка и ухали барабаны — тулумбасы Восемь лошадей тащили тяжёлое медное орудие на деревянном лафете — салютоционную пушку. На муллах везли стволы горных орудий, лафеты, колёса и другие принадлежности. За муллами шествовала толпа артиллерийской прислуги, разукрашенная разными перьями и лампасами, затем на пятидесяти верблюдах замбуреки. За каждым замбуреком на верблюжьем горбу сидел артиллерист в красном мундире, а за его спиной развевался белый значок, прикреплённый к седлу верблюда. Следом за артиллерией шёл второй ряд музыкантов, и вновь — батальоны пехоты. Офицеры ехали верхом и отличались от рядовых нукеров галунной петличкой на воротнике, жёлтыми шёлковыми шарфами и золотыми шнурками на шапках. Шаха сопровождали гвардейцы и гуламы, одетые в красные черкески. Сам он ехал впереди большой свиты приближённых, сверкая на солнце бриллиантовым султаном и крупными драгоценными камнями на мундире и сабле. Белый конь под ним также сиял золотым убором.