— Не заболел, но это хуже болезни, отец.
— Что же это такое, сын мой, скажи?
— Не скажу, отец, язык не поворачивается. Виноват я перед Волынским, да так, что ещё неизвестно, на кого он войной идёт, на Дондук-Омбо или на меня.
— Вах-хов, да ты, как я вижу, сильно заболел: болезнь ум твой задела, рассудок теряешь! — ещё больше обеспокоился Берек-хан.
— Я в здравом уме, но ждать мне русских казаков с Волынским нельзя. Я уйду, отец, вместе с Дондуком-Омбо к Чёрному морю. Тебе бы я тоже посоветовал хотя бы на время покинуть Арзгир: ты же знаешь, какой этот Волынский! За меня ты можешь погибнуть от его рук, отец.
— Отойди от меня, полоумный! — Берек-хам оттолкнул сына, и он уткнулся лицом в подушку и обхватил голову руками.
К вечеру вернулись джигиты из степи, сообщили, что на Маныч идёт большой отряд донских казаков. Арслан вышел из юрты и велел своим двум сотням садиться на коней, Берек-хан пытался остановить сына, но тщетно.
Донские казаки въехали в аул на другой день. Берек-хан встретил их, держа в руках грамоту Петра Первого, как щит от нападения. Но казаки вели себя мирно: знали наперёд, что туркмены — верные друзья России. Казацкий сотник лишь слегка упрекнул Берек-хана:
— Что же вы сидите на месте, не преследуете калмыков?
— Одни сидят, другие преследуют, — нашёлся Берек-хан. — Сын мой бросился за калмыками: как злой пёс у них на хвосте повис, а с ним две сотни джигитов!
— Ну что ж, молодцы! Надо утихомирить этого зазнавшегося тайдшу Дондука-Омбо!
Казаки заночевали и уехали. Берек-хан, тяготясь от дум, не зная, чем обидел его сын самого Волынского, пожаловался Нияз-беку:
— Не знаешь ли ты, Нияз, какую обиду нанёс мой Арслан генералу Волынскому?
— Ай, говорил он что-то о второй жене Волынского. В Казани увидела Арслана вторая жена губернатора — сразу за сердце схватилась и отдалась ему. Всё лето он с ней жил, пока губернатор был в отъезде, потом распрощался…
— Вах, дурак! Какой дурак! — Берек-хан схватился за голову. — Не может губернатор Волынский за бабу объявить туркменам войну, как ты думаешь, Нияз-бек?
— Конечно, не может, — согласился юз-баши. — Но твой сын возомнил о себе, словно он Магомет или царь Сулейман. Он считает себя выше Волынского, раз жена ему изменила и к Арслану ушла. Арслан жаловался мне: «Волынский всем государям Европы объявил своим злейшим и первым врагом туркмена Арслана! Если Волынский начнёт войну против туркмен, то все европейские императоры объединятся против меня!»
— Ладно, Нияз-бек, не играй языком, как ногайкой, — сердито одёрнул Берек-хан. — Придётся тебе поехать на Кубань или в Крым да уговорить этого безумца вернуться…