Маттиас кивнул.
— Я понимаю, но, к сожалению, обещать ничего не могу, — сказал он. — Многое зависит от того, что мы выясним, разобрав вещи Гаральда. Не хотелось бы упустить ничего, что может иметь отношение к случившемуся несчастью.
Дрожа от холода, женщина кивнула:
— Да-да. И если я могу как-то посодействовать, пожалуйста, непременно дайте мне знать. — Она вручила им свою визитную карточку.
Тора достала свою и протянула ей:
— Звоните, если вспомните что-нибудь, что могло бы нам помочь. Мы пытаемся выяснить, кто убил Гаральда.
Хозяйка дома вытаращила глаза.
— Но ведь убийцу уже арестовали!
— У нас возникли некоторые сомнения, что убийца именно тот человек, — как можно мягче сказала Тора, заметив, что женщина потрясена. — Не стоит беспокоиться. Кем бы он ни был, он вряд ли сюда заявится.
— Нет, не в этом дело, — пролепетала Гвюдрун. — Просто я думала, что все закончилось.
Они попрощались, и Тора с Маттиасом вошли наконец в прихожую. Белая лакированная лестница вела в апартаменты на верхнем этаже. Здесь же была дверь, за которой, как сказал Маттиас, находится общая бытовая комната. Наверху Маттиас открыл квартиру вторым ключом, и они вошли.
Первое, о чем подумала Тора, изумленно озираясь по сторонам, — что Маттиас довольно свободно обошелся с правдой, когда описал квартиру как «вполне обычную».
Декан факультета истории Гуннар Гествик брел по коридору института рукописей. Он рассеянно кивнул в ответ на приветствие шедшего навстречу студента. Юноша явно сконфузился, и это вновь напомнило Гуннару о его нынешней славе. Казалось, не только весь университет — вся Исландия знает, что именно на него свалилось тело Гунтлиба, из-за чего с ним, деканом, случилось нервное расстройство. Теперь он как никогда популярен, если можно так выразиться. Многие ходят вокруг него кругами, но точно не из дружеского расположения.
Конечно, со временем все рассосется, но, Боже правый, как его достали дурацкие вопросы! С души воротило, когда он очередной раз видел одно и то же выражение лица, неизменно появлявшееся у всякого, кто набирался храбрости задать ему вопрос. Предполагалось, что это выражение должно изобразить комбинацию скорби по поводу безвременной кончины молодого человека и одновременно сочувствие к Гуннару, но почти всегда результат был абсолютно другим. Лица коллег излучали только нездоровое любопытство и облегчение, что это произошло не с ними.
Может быть, ему следовало послушаться ректора и исчезнуть месяца на два? Как знать… За это время в университете, наверное, потеряли бы интерес к случившемуся, но все равно он разгорится с новой силой, как только дело передадут в суд. Взяв отпуск, можно лишь отложить неизбежное. Плюс ко всему это породит кривотолки: мол, нервный срыв, добровольно-принудительная реабилитация или чего похуже — запой например. Нет, правильнее остаться, и пусть шторм утихнет сам собой. Людям в конце концов это наскучит, и они снова станут его избегать.