– Боже, какие плюгавенькие… И желтенькие…
– Только желтый рис кушают, – поддакнул я, открывая папку и читая вслух данные. Имя, фамилия и год рождения – все было правильно.
– Меня с детства все называли Сусик. Вот я и сейчас Сусик. Вы же знаете, что душа у человека не меняется, только тело стареет… – пояснила она застенчиво.
– Лучше б наоборот… Можно и мне вас называть Сусик?.. Очень поэтично.
– Вам все можно. А как вы думаете, мое тело очень постарело? – Ее застенчивость сменилась топорной игривостью, она задышала чаще, хищно зашевелила пальцами в подагрических узлах.
– Трудно сказать, – сказал я, на всякий случай отклоняясь назад.
Она умильно уставилась мне в лоб влажными бараньими глазами:
– Нет, вы знаете! Вы все знаете!.. Вы – мой Херон!
– Харон, имеете в виду? – уточнил я, понимая, что у нее, помимо прочего, проблемы с именами и фамилиями. – А то Херон как-то плохо звучит…
– Ах, ну конечно, Харон!.. Ну, тот, который на цепи около реки сидел… Входы-выходы охранял.
– Ясно. Родились в Волгограде?
– И я, и мой папа – мы в Волгограде родились. Мой папа был скульптор-самоучка, гений. А мой дед оказался на Волге после сталинских депрессий, как крымский тартар. О, тебя, тиран, я ненавижу! – сжала она кулаки в синих разбухших венах и вдруг с такой грозовой ненавистью выкрикнула: – Задушила бы собственными руками усатую гадину! – что Ацуби в страхе обернулась, а вьетнамец вжался в стул; коллега Хонг, щебетавшая с другим беженцем, тоже в испуге замерла, исподлобья смотрела на странную женщину.
– Это она про Сталина вспомнила! – успокоил я их. – Он ее дедушку сослал.
– А, – кивнула Ацуби, но на всякий случай отодвинулась.
Сусик сидела красная, возбужденная, комкала сумку и была, кажется, готова заплакать.
– Успокойтесь, тиран давно мертв – чего теперь из-за него нервы портить? Забудьте!.. – приказал я ей и перевел разговор: – Значит, вы родились в Волгограде?
– Да, по языку я русская, но по паспорту – несчастная татарка. – (Речь у нее была чистая, без акцента и волжского оканья, но с сильным аканьем, свойственным югу России.)
– Имя у вас не очень татарское… больше на армянское смахивает, – заметил я, на что она гордо усмехнулась:
– Вы предельно наблюдательны. Моя мать была армянка. А меня назвали в честь ее матери, моей бабушки, только она Нушик, а я – Сусик. Эта бабушка Нушик в Нагорном Карабахе жила. А мать у меня была святая, чудесная, светлая!.. Столько лет жить с непризнанным гением – это тяжело, поверьте, всю жизнь – верх кармашками! Но она терпела! Страдала – но терпела!.. Такая женщина!.. Избу на скаку остановит!.. Вот такая, особая, не всем дано. Что, не верите? – с подозрительной неприязнью взглянула она на меня.