— Дитя мое, принеси чаю мне и моему сыну!
Она вышла к ним, и ее нелепое лицо зарумянилось, как персик. Опустив голову, она бесшумно двигалась по комнате на маленьких ножках, и средний сын удивленно смотрел на нее, словно до сих пор не верил тому, что слышал.
Но он ничего не сказал и говорил только о земле и о том, что такому-то арендатору нужно отказать в конце года, и другому тоже, из-за того, что он курит опиум и земля у него приносит меньше урожая, чем следует. Ван-Лун спросил сына о здоровьи его детей, и тот ответил, что у них стодневный кашель, но это пустяки, потому что погода стоит теплая.
Так они вели разговор за чаем, и когда средний сын досыта нагляделся и ушел, Ван-Лун успокоился насчет среднего сына.
Не прошло и половины дня, как пришел старший сын, высокий, красивый и гордый, человек в цвете лет, и Ван-Лун, боясь его гордости, не стал звать Цветок Груши и сначала ждал и курил свою трубку. Старший сын сидел неподвижно, с гордым и достойным видом, и спрашивал, как того требовали приличия, о здоровьи отца и о том, как он себя чувствует. Ван-Лун ответил спокойно, что он здоров, и, посмотрев на сына, перестал его бояться.
Он увидел, что такое его старший сын: крупный телом мужчина, который боится своей жены-горожанки, а больше всего боится, что заметят его незнатное происхождение. Здравый смысл крестьянина, который всегда был силен в Ван-Луне, заговорил в нем, и он перестал обращать внимание на старшего сына и на его достойный вид. И вдруг позвал Цветок Груши:
— Поди, дитя мое, налей чаю еще одному из моих сыновей!
На этот раз она вышла тихая и безучастная, и лицо ее было бледно, как цветок, который носит ее имя. Она вышла, опустив глаза, и двигалась тихо и, сделав то, что ей было сказано, быстро ушла обратно.
Мужчины сидели молча, пока она разливала чай, но когда она ушла и оба взялись за чашки, Ван-Лун посмотрел прямо в глаза сыну и встретил взгляд откровенного восхищения, взгляд мужчины, втайне завидующего другому мужчине. Они выпили чай, и сын сказал наконец глухим, неровным голосом:
— Я этому не верил.
— Почему же нет? — спокойно возразил Ван-Лун. — Это мой дом.
Сын вздохнул и через некоторое время ответил:
— Ты богат и можешь поступать, как хочешь. — Затем он снова вздохнул и добавил: — Что же, я думаю, одной жены мало для человека, и приходит время, когда…
Он запнулся, но взгляд его выражал зависть одного мужчины к другому. И Ван-Лун усмехнулся про себя, потому что он хорошо знал здоровую натуру своего сына и знал, что не всегда чопорная городская жена будет держать его на привязи, и когда-нибудь он себя покажет.