— Смутно припоминаю какую-то чёрную башню. Тонкий чёрный силуэт до самого неба, — произнёс он медленно, глядя перед собой, будто видение всё ещё стояло перед глазами. — Я помню, что никогда раньше её не видел, однако если увижу, обязательно узнаю.
— А при чём тут вода, ржавая цепь и большие белые буквы «е» и «эль» на стене? — спросил я.
— И вы ещё упомянули какую-то хищную птицу, — напомнил Сальвини.
Холмс безнадёжно передёрнул плечами.
— Пока я понятия не имею. И уж всяко не помню, в чём их особая важность.
— Скажите, Холмс, — обратился к нему Сальвини, подавшись вперёд, — а у вас остались какие-то периферические воспоминания, например запах?
Сыщик задумался, взгляд его потускнел, потом он наморщил нос.
— Запах горького миндаля, — выговорил он наконец. — И… да, ещё застоявшейся воды. Вернее, мне так кажется. — Он поднёс руки к вискам. — У меня мысли путаются. Ужасно болит голова. Будто в мозгу разразилось второе сражение при Майванде.
Он глянул на меня с хмурой улыбкой.
— Это было совершенно необычайное переживание, — напомнил Сальвини. — Вы измотаны, как телесно, так и умственно. Мой диван в вашем распоряжении, вам надо бы несколько часов поспать без всякого гипноза, тогда вы вновь станете самим собой.
— Я не привык отдыхать среди дня, но вы, похоже, правы. Если вы считаете, что для меня это не опасно.
— Не опасно. Мы останемся здесь, и если заметим, что вам плохо или вас что-то мучает, мы вас разбудим.
— Отлично. Тогда прошу прощения, я действительно прилягу и несколько часов отдохну.
Пока Холмс спал, Сальвини расспрашивал меня о сути нашего расследования. Его, понятно, заинтересовала баронесса Эммуска Дюбейк, а также то, какую угрозу она представляет для Холмса и всех остальных. Я понял, что после их, так сказать, умственного поединка Сальвини проникся большим уважением к этой женщине и её таланту — а может, то была обычная зависть. Я знал, что не могу рассказать ему всю правду, однако плести лживые небылицы перед человеком, оказавшим нам столь неоценимую помощь, мне тоже не хотелось. Я объяснил, что дело носит чрезвычайно деликатный и конфиденциальный характер, однако сообщил все немногие известные мне подробности, касавшиеся баронессы, добавил, что нам совершенно необходимо в ближайшие же дни установить, где она находится. Мой рассказ совершенно заворожил гипнотизёра, и хотя я видел, что ему страшно хочется узнать и всё остальное, он из природной деликатности не стал больше ничего из меня вытягивать.
Вскоре после полудня Холмс пробудился от крепкого, непрерывного сна. Явно отдохнувший, с просветлевшим, оживлённым лицом, он потребовал, чтобы я ещё раз во всех подробностях пересказал ему, что произошло во время его гипнотического транса, а главное — чтобы я в точности повторил его слова. Пыхтя старой вересковой трубкой, он слушал мой рассказ — я сверялся со своими заметками. воспроизводя всё дословно.