— Но теперь я понимаю, почему вы так сказали.
Она отвернулась, не решаясь встретиться с ним взглядом.
— Это было… не слишком хорошо с моей стороны.
— Не могу с вами не согласиться, — отозвался Майлс с мягкой иронией.
— Как вы, должно быть, ненавидели меня.
— Нет, никогда, — возразил он со сдержанным пылом. — Поверьте, никогда.
Синтия вновь к нему повернулась. Она долго вглядывалась в его лицо и в конце концов пришла к выводу, что он действительно не сердился.
— Эти мои слова не были предназначены для ваших ушей, Майлс.
— Это меня не удивляет, — сухо отозвался он.
Ее губы дрогнули в улыбке. И снова последовало недолгое молчание.
— Я совсем не это имела в виду, — сказала Синтия, пытаясь оправдаться.
— Нет. Именно это.
Она вздохнула:
— Ну ладно… Я действительно имела в виду то, что сказала. Но если бы нас тогда представили друг другу, Майлс? Что было бы, если бы мы с вами поговорили или потанцевали?
Этот ужасный вопрос он уже не раз задавал себе.
— Это ничего бы не изменило, — решительно заявил Майлс. — Даже если бы мы танцевали, вы не разглядели бы меня по-настоящему. А я не разглядел бы вас. Тогда мы были другими людьми, не такими, как сейчас. Мы изменились.
«Благодаря друг другу», — мысленно добавил он.
Синтия опустила глаза. Проследив за ее взглядом, он заметил потертые носы и сбитые каблуки ее ботинок, свидетельствующие о стесненных обстоятельствах. По спине Майлса пробежал холодок, оставивший в душе тревожное чувство.
— Вы правы, Синтия. Наверное, я чересчур горд. Наследие Редмондов… и все такое. Мне действительно не нравится, когда мной пренебрегают. Полагаю, моя гордость сыграла свою роль, когда я солгал вам насчет Гудкайнда. Мне хотелось преподать вам урок.
Синтия подняла на него глаза. Голубые, как небо.
— Так это гордость заставила вас поцеловать меня в первый день, когда я приехала сюда? — спросила она.
Да, в проницательности ей не откажешь.
Слово «поцеловать», казалось, повисло в воздухе, напомнив им обоим о возможностях, предоставленных этим моментом. Майлс мог бы сократить расстояние между ними и просто склонить голову к ее губам, таким мягким и манящим. Мог бы взять ее лицо в ладони — заставить забыть обо всем на свете. А затем скользнул бы губами к ее шее и…
— Вы сожалеете об этом? — спросил он, еще крепче сжав ее руки.
На шее Синтии билась жилка, как бы вторившая биению пульса у нее на запястьях. Майлс не представлял, зачем задал этот вопрос и какого ждал ответа.
Медленно разжав пальцы, он выпустил ее руки.
— Я причинила вам боль? — Синтия потянулась к его груди, словно хотела погладить то место, куда пришелся удар ее кулака, но, спохватившись, отдернула руку. Эта неуверенность, граничащая с робостью, живо напомнила ему тот раз, когда он впервые поцеловал ее. Он вспомнил мучительную боль, которую ощутил при мысли, что она может оттолкнуть его.