Майлс взял сигару из ее пальцев и швырнул в огонь. Казалось, они с равным изумлением наблюдали, как сигара зашипела и вспыхнула, исчезая в язычках пламени.
Воцарилось молчание. Майлс смотрел на огонь, чувствуя себя странно опустошенным. Поленья потрескивали и шипели, словно протестуя против своей судьбы, но постепенно за шумом пламени он стал различать дыхание Синтии.
Повернув голову, он обнаружил, что она смотрела не на огонь.
Она смотрела на него — с выражением, которое тут же исчезло, когда он повернулся. На ее лице и шее играли отблески пламени, грозившие поглотить ее как поленья в камине.
Словно со стороны, Майлс наблюдал за своей рукой, потянувшейся к Синтии и коснувшейся ее подбородка.
У нее перехватило дыхание, и у него тоже.
Но он был не в силах остановиться, а она не сделала ни малейшего движения, чтобы остановить его.
Двумя пальцами, медленно и нежно, он прошелся по изящной линии подбородка. Как бдительная дуэнья, он следил за собственными пальцами, скользившими по ее горлу, гладкому, как шелк, и пугающе уязвимому — бился пульс, проталкивая кровь по ее жилам и насыщая кожу теплом, согревавшим его пальцы. Казалось, каждая клеточка его тела ожила и встрепенулась, упиваясь этими ощущениями. Добравшись до ключицы, его пальцы нарисовали замысловатую фигуру у основания ее изящной шеи.
— Я не хочу вас, — прошептала она севшим голосом.
Но Майлсу, как истинному исследователю, требовались доказательства. Его пальцы скользнули чуть ниже, туда, где начиналась бледная возвышенность ее груди, и он снова ощутил лихорадочное биение ее сердца. Он помедлил, мстительно упиваясь этим биением, затем посмотрел на нее в упор.
Это было единственное предупреждение, которое она получила, прежде чем он запустил указательный палец в манящую ложбинку, видневшуюся в вырезе ее платья.
Синтия тихонько ахнула, откинув назад голову и сделав судорожный вдох.
— Я тоже не хочу вас, — прошептал в ответ Майлс; он тоже перешел на шепот, так как это вполне уместно, когда разговариваешь с девушкой в темноте, поглаживая ее.
Синтия невольно улыбнулась, как бы признавая их обоюдную ложь.
Когда Майлс наконец извлек свой палец из шелковистого ложа, его тотчас пронзило такое острое желание, что он содрогнулся всем телом. Но будучи человеком методичным, он повторил «путь» в обратном порядке — прошелся пальцами по ее груди, шее и подбородку.
И тут вдруг Синтия повернула голову, прижавшись щекой к его ладони. В тот же миг глаза ее медленно закрылись, и она тихо вздохнула.
Майлс погладил ее щеку большим пальцем. Боже, он не находил слов, чтобы описать свои ощущения.