Черные машины одна за другой отъезжали от дома, шум голосов в доме стих, – гости разъехались с поминок. Увядающие цветы в вазах, остатки еды на тарелках. Маргарет прошла через замершие в молчании комнаты – стук ее каблуков отчетливо раздавался в тишине.
Зашумел холодильник, на улице хлопнула дверца машины, в комнате прозвучал чужой незнакомый голос:
– Что же нам делать? – Маргарет поняла, что голос – ее собственный. – Что теперь? Что? – взывала она в отчаянии.
У нее не осталось слез. У нее не осталось ничего, – чувствовала она в этот момент. Но нет, у нее есть любимый муж, дочь, родители – как они все любили Питера!
На обеденном столе, около вазы с увядшими золотистыми нарциссами лежала груда конвертов с черной каймой, – она должна была ответить на соболезнующие послания родных и знакомых из других городов. Она села, взяла перо, начала писать:
«Дорогой Энди, благодарю вас за ваше…» – но не дописав строки, отложила перо и начала глядеть в окно.
За окном была жизнь – ветер шевелил зелено-золотистые молодые листья, по лужайке прыгали малиновки, соседи вывезли на крыльцо детскую коляску. Жизнь продолжалась.
Нет. Она не будет сегодня писать писем. У нее ныли плечи, руки, ноги, в голове стучали маленькие молоточки. Она откинулась на спинку стула и закрыла глаза.
– Мам? – окликнула ее Холли. – Ты спишь сидя? Ты нездорова?
– Да, нет. Я не сплю. Я здорова. Не слышала, как ты вошла.
– Я вошла через заднюю дверь. Я думала, что ты прилегла в спальне. Папа ведь просил тебя прилечь.
– Я не могу. Не засну.
Холли положила ладонь на затылок матери.
– Дай я расчешу тебе волосы, это успокаивает. Теплая рука дочери нежно массировала затылок Маргарет. Такая заботливая нежная рука дочери. Слезы снова подступили к глазам.
– Спасибо, дорогая, ты очень добра. Я сейчас приду в себя и за тобой поухаживаю, – ты ведь тоже устала.
– Я в порядке. Разве я не моложе тебя, мама? – Холли пыталась шутить, но на сердце у нее было так же тяжело, как у Маргарет.
Маргарет глубоко вздохнула и, следуя примеру дочери, попыталась отвлечься: