– Ты не идешь на тренировку по хоккею? – спросила она Холли.
– Нет, я уже столько пропустила, что придется уж включиться в будущем сезоне, – я совсем потеряла форму. – Холли нахмурила бровки, ее хорошенькое личико стало озабоченным. – Ох, как мне не хочется оставлять тебя одну, мам, но я должна забежать к Алисон, – переписать задания по латыни и по химии. Я ведь пропустила уроки.
Маргарет встала.
– Конечно, иди. Я в порядке. Мы все должны держаться: я, ты и папа.
Маргарет смотрела в окно, как дочь бежит по двору, длинноногая, с книгами под мышкой, длинные волосы развеваются по ветру. Скоро она закончит колледж… Как тяжело на сердце!
– Я в порядке, мы все держимся, – повторила она храбрые слова. Но правда ли это?
Обычно в три часа дня Маргарет Кроуфильд бывала занята – она работала часть дня, присматривая за детьми в молодых семьях или дежурила как бесплатная сестра в больнице. Но не сегодня, когда молоточки стучат в голове…
Она пошла наверх, высыпала мусор из корзинки в мусоропровод, повесила в шкаф розовый жакет, который Холли бросила на спинку стула. Она причесалась, чтобы лучше выглядеть, когда Артур придет домой. Он-то никогда не жалуется. Он – твердая опора. Она снова тихо заплакала. Потом она решилась войти в комнату Питера. Целую неделю она сюда не входила. Дверца стенного шкафа была открыта, полки и вешалки пусты. Она потрогала вешалки: вот здесь висел его коричневый твидовый пиджак, красный плащ, выходной костюм цвета морской волны. Все это она отдала соседям и знакомым. В остальном все в комнате было так же, как при Питере: книги, тетради, письменные принадлежности, магнитофонные пленки, гравюры на стенах. Казалось, что Питер сейчас войдет и сядет за письменный стол или ляжет на кровать, заложив руки за голову и слушая свой любимый нью-орлеанский джаз. Он и сам наигрывал эти мелодии, – никогда больше пианино внизу не зазвучит под его пальцами. Он один в семье любил и понимал музыку.
Она легла на его кровать. В простенке между окнами висела гравюра с изображением горы Сен-Мишель. Какие счастливые месяцы они провели два года назад, путешествуя с Питером по Франции! Он так умел радоваться! Наделенный солнечным характером, он, казалось, был создан для счастья, – и с самого рождения обречен на страдания, – какая несправедливость.
Маргарет продолжала переживать мучительные воспоминания. На месте этой кровати стояла колыбель. Шкафы для детского белья и кресло-качалка были разрисованы узором, изображающим хоровод утят.
– Для моего первого внука, – все самое лучшее! – сказал ее отец Альберт. – Ребенок – просто красавец, хотя и светленький, как ты, а не темноволосый, как наша семья, – сказал он шутливым тоном, дружески положив руку на плечо своего зятя.