Тишина, озвученная лаем,
мы его дословно понимаем,
запросто берусь перевести
про войну миров — и пораженье
нашего, чье кратное круженье
у вселенной было не в чести.
Поминают сплётные дворняжки
из давно распущенной упряжки
огонек последней из застав,
где когда-то грешники спасались.
А по хвойным лестницам метались
белки, сатанея от забав.
…Кто про те вселенские разборки
нынче помнит — разве в военторге
окружном некупленный погон.
Ты тогда пронизывала косу
алой змейкой, стало быть, к морозу
царственному, словно Соломон.
Той фосфоресцирующей ночью
волны снега притекли воочью
на крыльцо.
Кто-то вдруг вошел, сутуля крылья,
раз — и вынул сердце без усилья,
отвернув слепящее лицо.
С той поры сказитель и начетчик,
я еще и классный переводчик
хоть с, увы, не редких языков:
грай вороний стал мне люб и внятен,
в тишине всё меньше белых пятен
в серый-серый день без облаков.
Правда, разумею много хуже
пересудов бобиков о стуже
человеков выспренний глагол.
Но и их — сметливых и убогих
понимаю, пусть не всех, но многих
с хрипотцой из самых альвеол.