Лаврова снова ничего не сказала.
— Лучше бы вы не знакомились.
— Да.
— Зря ты так. Были бы вместе, он бы тебя всю жизнь на руках носил.
— А я ходить хочу, — возразила Лаврова и закрыла за Стасом дверь.
Она развернула бумагу и поднесла подарок к окну. Узорчатый рисунок стеклянного холста, преломляя солнечные лучи, вспыхивал и разгорался радужным бенгальским огнем. На хрупком полотне Лаврова увидела живую белую птицу. Ее голова была гордо поднята, белоснежные перья отливали в тени голубым, на солнце — янтарем, когти переливались каплями жемчуга. Она стояла на травяном ковре из неоновых звезд незабудок, сиреневых юбочек фиалок, молочно-белых султанов ландышей и шафрановых рылец под синими чепчиками крокусов. В нежно-голубое прозрачное небо поднимались золотисто-белые пушистые шары одуванчиков. Птица расправила огромные сильные крылья, собираясь взлететь. Она смотрела в небо, в самую вышину, откуда звала к себе открытая, теплая, солнечная ладонь. У белой птицы были глаза Лавровой.
Лаврова долго смотрела на картину Кости, ее сердце теснила щемящая тоска. Так бывает, когда уходит что-то очень хорошее, самое дорогое. Но оно обязательно вернется, потому это светлая грусть.
* * *
Чтобы убить тоску и время, Лаврова отправилась в кино. Одна. Шел старый фильм Висконти «Рокко и его братья» с молодыми Анни Жирардо и Аленом Делоном. Черно-белая картина с непопулярным сюжетом об обычной жизни обычных людей. Зал кинотеатра оказался почти пустым, большинство зрителей заняли средние ряды. Рядом с Лавровой уселся очкарик, линзы его очков были толстыми, толще некуда.
Лаврова вяло следила за фабулой, ее раздражал герой Делона. Богоподобный и неубедительно милосердный святой. Сосуд добродетелей и эталон отречения от себя и всех. Ей казалось нелепым, что два человека, один из которых любит так, что решается на убийство, другой — на отказ от любви, хоронят и оплакивают любовь, сжимая друг друга в братских объятиях. Лаврова давилась от смеха в финале, наблюдая, как два сообщника, убившие любовь, смывают ее потоками очистительных слез. Она давилась от смеха, зажимая рот ладонью и оглядываясь по сторонам. Ее могли принять за ненормальную. Она бросила взгляд на очкарика. В черно-белой полутьме он сосредоточенно читал толстую книгу. Лаврова расхохоталась в голос, очкарик рассеянно взглянул на нее и уткнулся в книгу. Ему было не до фильма. Лаврова хохотала. На нее шикали возмущенные и растроганные зрители.
Лаврова вышла из кинотеатра, у нее зазвонила сотка.
— Ты где? — спросил Минотавр.
— В центре.