— Папа, — вдруг сказал Никита, — у нас нет ни одной ее фотографии. Ни одной… Я хочу ее нарисовать и не могу. Не помню…
— Давай вместе вспомним, — голос Терентьева сел. Он разозлился сам на себя. Никита развернулся к нему всем телом. Терентьев не видел выражения его лица, но ему было не по себе.
— Она… — голос сына сорвался, — не умерла?
— Нет.
Никита отвернулся.
— Умерла, — безнадежно сказал он.
— Нет, — твердо ответил Терентьев. — Она уехала в другой город.
У него не было ненависти к Лавровой, но сейчас он ее ненавидел. Он забыл лицо жены, но помнил Лаврову. Четко и ясно. Она выжила жену из его памяти и выжила мать из памяти сына. В этом и была ее вина. Именно за это он ее наказал, сделав несчастным своего сына. Не рассчитал, не понял. И проиграл. Во всем.
— Вдруг она найдет там другого мальчика? — тихо спросил сын.
— Не найдет. — Терентьев вспомнил последнюю встречу.
«Сволочь, — сказал он сам себе. — Ты — сволочь! Понял?»
Не стоило тогда уезжать. Нельзя. Все уже было ясно. Он просил прощения у жены.
— Дай мне жить, — попросил.
А потом просил прощения за другую женщину. За Лаврову. За сына просил прощения. Все оказалось напрасно. Ведь знал, надо позвонить. Надо. Хотел и не сделал простой вещи. Не сказал. Приехал и почувствовал облегчение. За свою чистую совесть порадовался. Но забыть не смог проклятую бабу. И сын не забыл. Все впустую. Все.
— Пойдешь в другую школу?
— Мне все равно, — вяло ответил Никита.
— Спи. Все будет хорошо. Увидишь.
Сын ему не ответил.
Лаврова ушла из жизни сына, не оставив ни одной своей вещи на память, не написав ни строчки. Не простила, возложив вину на плечи маленького мальчика. Сломила его характер, лишила опоры, изменила привычки. Заняла место настоящей матери, обманула и бросила. Легко и просто.
Терентьев вернулся в свою комнату и взял в руки фотографию жены. Она ему улыбнулась.
— Ты это сделала? — спросил он. — Сына не жаль?
Он чувствовал, как кривятся его губы, и не мог с собой совладать. Тогда он уронил лицо на фотографию жены, чтобы никто не видел его таким. Кроме нее.
— Ты это сделал.
— Знаю. Прости.
* * *
Никита перешел в другую школу, но и там не нашел ни друзей, ни товарищей.
— Не дерись, — сказал Терентьев. — Махать кулаками бесполезно.
— Да, — равнодушно согласился Никита.
Терентьев должен был что-то сделать для сына. Он занимался поисками Лавровой. Никто из сотрудников не знал, куда она уехала, ее близких друзей не знал он сам. Она исчезла из жизни незаметно, будто и не было никогда. Ее лицо тоже стиралось из памяти. Он помнил только ее глаза. И видел каждый день глаза сына. Отстраненные и чужие. Живым укором. Сам того не желая, он отводил взгляд. Нечего было сказать. Нечего.