Сакраментальное «нельзя» застало нас 21 августа в пятницу у ворот первого шлюза.
— Ищите старшего инспектора,—заявила женщина-диспетчер.
Я стал уговаривать ее, приводя подробности беседы с Поповым.
— Хорошо, заходите в шлюз,— сдается она и слышит крики благодарности рыжебородого Майлса.
Но у четвертого нас снова стопорят.
— Капитана к диспетчеру на связь — Поднимаюсь и слышу от стражника шлюза:
— Вам приказано возвращаться в Волгоград. Попова нашли, и он сказал, что начальство против...
Звоню диспетчеру.
— Понимаете, Попов уже ушел... Он у меня спрашивал, есть ли разрешение из Москвы.
— Конечно, есть,— без запинки отвечаю я,— как не быть?..
В эти минуты, думаю, диспетчер просчитывал варианты: впереди два выходных, в понедельник они будут в Ростове, кто о них вспомнит? Гнать назад в Волгоград, а вдруг разрешение и в самом деле...
— Эй, на связи,— раздалось уже по громкой,— капитану добро, да поторапливайтесь.
— Слава богу,— без перевода сказал я Майлсу.
В полночь 30 августа мы вошли в Азовское море. Трое суток беззвучного плавания под парусами с короткой стоянкой в порту Кавказ — и «Дикий гусь» ошвартовался в Новороссийске...
Наутро Майлс выбрался на палубу с заветным свертком.
— Как я ждал этого часа,— сказал он и развернул перед моими глазами британский флаг. Мы с Виталием молча и неторопливо спустили российский флаг и проследили за медленно ползущими фалами с «Юнион джеком»...
На другой день «Дикий гусь» покидал Россию. И не было даже похоже, что случилось нечто невозможное...
Николай Литау, Аркадий Гершуни, яхтенные капитаны
Июнь — август 1992 г.
Пьер Буль. Энергия отчаяния
Часть первая
Психиатрическая больница
I
Мною овладело неодолимое желание побывать в психушке. Так называли это странное заведение те редкие крестьяне, что еще цеплялись за свой угол, затерявшийся где-то в Лозере, за чахлую землю, у которой с каждым годом оставалось все меньше хозяев, что грозило ей превратиться в настоящую пустыню, потому как покидала ее в основном молодежь.
Я выбрал Лозер после тяжелой болезни, изнурившей мои тело и дух, решив бежать из города в глушь, чтобы поправить здоровье в уединении, скрашенном разве двумя-тремя книгами, что я захватил с собой, да работой над рукописью романа. Я журналист, но порой журналистика нагоняет на меня смертную скуку, вот я и стал подумывать оставить это занятие, если мои литературные сочинения найдут своего читателя.
И здесь-то, в полупустыне, к величайшему удивлению местных жителей, перебивавшихся лишь тем, чем их одаривали жалкие угодья да тощая скотина, два с лишним года назад построили психиатрическую больницу. Я снимал комнату в старом, обветшалом домишке, на первом этаже которого размещался единственный в деревне кабачок, где иногда по вечерам собирались пастухи и крестьяне. Когда заходил разговор о больнице, они переходили на шепот, будто толковали о некой тайне, которую страшились постичь до конца. Всякий раз их беседы будили мое любопытство, но стоило мне обратиться к ним, как лица делались непроницаемыми и эти простодушные люди спешили заговорить о другом.