Ульвелькот нравился мне. Он был всегда весел, в хорошем расположении духа. Любил поболтать, сидя на байдаре, об охоте. Было в нем что-то простецкое. Он и ходил-то удало. Размахивая руками, раскачиваясь и в то же время легко. Как птица. На речке Сомнительной у него были изба, жена, дочка, собачья упряжка, куча щенков, нарты, бензопила, ружья, капканы и прочие необходимые для хозяйства мелочи. Был он каюром охотничьего заказника. Заодно выполнял и обязанности егеря, а то и оставался за директора, когда тот, как сейчас, выезжал на материк с партией живьем отловленного зверья. И медвежат, и моржат, и белых канадских гусей, гнездящихся на острове, приходилось ему ловить.
Была у Ульвелькота и байдара. Поменьше, чем у Тынклина, — моржей пять всего лишь в нее можно было вместить. Но и такой ему вполне хватало: не старые времена, когда в море на веслах ходили и старались за один раз запастись моржами года на три вперед. Мотор у него есть. Хороший, только запасных частей не хватало. В этом году он так и не смог в море ни разу выйти. Надежды его настрелять моржей-одиночек, которые сами приплывают к берегу, не оправдались, а мясо ему было нужно. Целыми днями он ковырялся с мотором, уж и зима была на носу. Когда я приехал, дело у него, кажется, шло на лад, потому что, когда Паша, его сосед, радист, попросил у него мяса песцам на приваду, он отдал ему целую тушу. Верил, что скоро в море пойдет и себе добудет. Такой уж он был, Ульвелькот.
На охоту позвать меня, конечно, он забыл, хотя и обещал. Я сам заметил, что жена его тащит к берегу «пых-пых». Поплавок такой из шкуры нерпы. Его привязывают к гарпуну, которым бьют моржа. Поплавок этот с ластами, головой точь-в-точь нерпа. Делается это для того, чтобы раненый морж на байдару не кинулся, а таранил бы себе этот поплавок, ему все равно ничего не сделается. Я и пошел на берег, а Ульвелькот уж отчаливать собирается. Чуть-чуть не опоздал. Перед тем как отправиться, Ульвелькот долго проверял мотор, гоняя по бухте вблизи берега. Но отошли мы в море километров восемь-десять, мотор, словно чахоточный, закашлял, застрелял и заглох. Пришлось брать весла и грести к ближайшей льдине. Рая, дочка его, выпрыгнула на льдину, воткнула пешню, привязала за нее, как за столб, байдару. Стоит, ногой на всякий случай веревку придерживает. А Ульвелькот перевернул мотор, посмотрел на него и полез из байдары. Забрался на ропак с одноствольным своим биноклем, смотрел, смотрел и говорит: «Нет ничего. А в прошлом году моржи здесь были». — «Чего делать-то будем?» — спрашиваю у него. «А ничего, — говорит. — Чай пить будем. Мотор и остынет пока».