Стоим и чай пьем. Льдины вокруг плавают, берег далеко. Горы как воздушные стали, расплывчатые, синие. Где-то там наша бухта. И вот в этот момент и услышали мы тот непонятный звук. «Гудит», — сказала Рая. Слушаем и мы. Сначала подумали про самолет, что несколько дней подряд картошку на остров возил. Ульвелькот говорит: нет, картошку возить кончили, привезли всем, кому нужно. И стал объяснять, что в этом году он всего три ящичка взял, потому что в прошлом он пять взял, да два выбросил. «Не люблю ее. Мясо больше люблю. Вот моржа убьем, мяса много будет, пусть все едят мясо, приходи и ты кушай мясо...» — «Ледокол», — опять говорит Рая и сама все вслушивается. Послушали мы — вроде непохоже. У ледокола сильнее шум. Потом Рая опять негромко говорит: «Байдара». — «Откуда ей здесь быть?» — не поверил Ульвелькот. А то, что это и впрямь байдара, уж и сомневаться нечего, показалась она из-за льдин и идет прямо к нам. Хлопнул себя по лбу Ульвелькот: «Да ведь это же Тынклин. От Нанауна возвращается».
И действительно, в байдаре сидели Рентытувги и Тынклин. Ульвелькот весь преобразился, протер рукавицей ящик, на котором кружки стояли, их ополоснул, достал новую пачку печенья и встал впереди всех, как у двери, на самом краю льдины. Тынклин тоже весь засветился, сверкая металлической челюстью, молодецки выпрыгнул из байдары. А Ульвелькот уж протягивает ему кружку с чаем, а вторую — Рентытувги.
По-моему, Тынклин все понял. И что мотор у Ульвелькота ненадежный, и что моржей на зиму ему во что бы то ни стало надо доставать. А тянуть с этим нельзя. Осень: сегодня погода есть, а завтра уж ее не будет. А может, и сказал ему про все это сам Ульвелькот, о чем-то они и по-чукотски говорили. Одним словом, Тынклин повернул свою байдару и пошел на охоту с нами, хотя, как я думаю, надо было ему в другую сторону идти.
Рев моржей на воде слышно за много километров. Но в Мире царила удивительная, даже какая-то подозрительная тишина. Берег уж едва виднелся, а мы плыли все дальше, приглядываясь к каждой темной точке. Редкие нерпы удивленно таращились на нас из-за льдин и испуганно ныряли, шлепая по воде ластами. Льдины были как на выставке: немыслимые, похожие на каких-то чудовищных животных, а то вдруг поражали удивительным сходством с медведями, собаками. Только осенью такое с ними бывает, после того, как поработает над ними летнее солнце да обмоет неспокойная осенняя волна.
Я отказывался верить, что нам удастся увидеть моржей. Пусто, невероятно пусто было вокруг. И вдруг Тынклин дал знак остановиться, выключить мотор и плыть на веслах. Но оказалось, что это всего-навсего лахтаки. Два спящих черных зверя вскинули головы, едва носы байдар толкнулись о льдину, и с необычайной резвостью — а в каждом из них было, наверно, килограммов двести-триста — запрыгали к воде и мгновенно скрылись. Но чукчи не зря говорят: ищи моржей, если нашел лахтака. Ульвелькот ничего не увидел в бинокль, но, повертев головой, уверенно указал сторону, в которой были моржи. Он услышал едва слышный рев. Азарт вселился в охотников. Нерпа шарахнулась из-под днища, на нее даже не взглянули. Рая заметила медведя и умоляюще смотрела на отца, показывая туда рукой. Медведь, прячась от кого-то за льдинами, повиснув на торосах, как на заборе, так увлекся подглядыванием, что не замечал приближающиеся байдары. «Моржей пугает, скоро моржей увидим»,— улыбаясь, говорил Ульвелькот ласково, отказываясь выполнить желание дочери. Медведь наконец расслышал странные звуки. Подскочил, будто подброшенный пружиной, обернулся, рванулся вперед и свалился в воду. Бешено работая лапами, срываясь, выбрался на льдину и, подкидывая задом, побежал, на ходу отряхиваясь, рассыпая тучи брызг. Рая смеялась. Едва байдары приблизились к тому месту, где он только что вертелся, все увидели моржей. До них было еще далеко: темные, едва различимые точки. Но они уже заметили нас, подняли головы, забеспокоились. Моржи расположились на трех льдинах. Ульвелькот показал Тынклину рукой на самую маленькую кучку, тот едва заметно кивнул.