— Вы когда-нибудь задумывались, откуда происходят слова «червленый», «червление», «червонный»? — слышу я вопрос к себе, хотя собирался спрашивать сам.
— От «червя»?
— Именно! Кошенильная краска — самая древняя, и множество слов, на разных языках означающих «красный», связано с ней. В латинском «окрашенный в алое» будет «вермикулат» — от «вермис», что означает «червь»! Возьмите славянское «крвь», откуда «кровь» и «крев», «чров» и «чермное». Теперь сопоставьте такой ряд: «вермис» — в латинском, «кермис», «кирмиз» («красный») — в арабском языке (отсюда этимологи выводят слово «кармин»), в армянском — «кармир».
На санскрите «крими»... — правильно «червь». По-турецки «красный» — «кирмиси», по-азербайджански — «гырмызы»... Чувствуете, в какой узелок все завязывается?! «Красный» — изначально! — значит, «окрашенный в такой цвет, который дает порошок, полученный из червя». Только, — без перехода заметил Роберт Николаевич, — наша кошениль не такая уж и красная...
И на рабочем столе появился десяток баночек с порошками. Оттенки самые разные: темно-фиолетовый, сиреневый, малиновый, розовый... Красиво. Но вот настоящего «карминного» цвета — яркого, огненного — все же нет. Вдруг в руках Роберта Николаевича появляется новая пробирка, и я даже вздрагиваю, нетерпеливо тянусь к ней: истинный пурпур! Ведь именно такими красками переливались рисунки в Матенадаране.
— Это мексиканская кошениль, — улыбается Саркисов, видя мою реакцию. — Кто знает, когда-нибудь и мы, станется, получим такой же цвет. Но, видимо, все дело в насекомых: «мексиканка» совсем из другого рода, не порфирофора. У нашей «порфироносной Гамеля» явный уклон в сторону фиолетового и сиреневого тонов.
— А как же миниатюры в старинных рукописях? — осторожно спрашиваю я. — Ведь та самая араратская кошениль, но сиреневым не отдает — редкой силы и насыщенности алый цвет. Может быть, древние мастера знали особые секреты, которые теперь утеряны?
— Секреты, конечно, были, — Роберт Николаевич озабоченно роется в бумагах. — Но почему же утеряны? Дело совсем не в этом. Вот, прочтите, — он протягивает мне листок с типографским текстом.
Это выдержка из «Документа о получении краски «вортан кармир», датированного 1830 годом и повествующего об опытах известного нам уже Саака Цахкарара: «После умерщвления насекомых в растворе углекислого калия оставляют в воде 24 часа, затем кипятят в растворе мылянки (Saponaria), прибавляют дербенника (Lythrum), квасцов, процеживают и высушивают».
Я чувствую в простоте «секрета» какой-то подвох, но тем не менее не могу скрыть удивления: