Мария усмехнулась.
— Скажи-ка, моя дорогая, ты упрекаешь меня за лень и праздность или за недостаток материнского внимания?
— Я вовсе не упрекаю вас, матушка, а всего лишь пытаюсь найти объяснение столь нежданному визиту.
— Мой бог! — Мария подняла лежащее на постели светло-желтое муслиновое платье и пробежалась взглядом по двойному ряду гранатов, которыми был обшит неглубокий вырез. — Жаль, что ты не захотела воспользоваться услугами моей модистки. В таком наряде тебя легче принять за какую-нибудь мещанку. Ты представляешь русское дворянство. Не забывай о своем положении.
Представить, что мать могла выманить из постели необходимость донести до дочери сей избитый аргумент, было невозможно.
— Я бы не забыла даже при всем желании. Вы посто янно твердите мне об этом, — вздохнула Софья.
Мария повернулась и устремила на дочь непонимающий взгляд.
— Ты что-то сказала?
— Я сказала, что предпочитаю свою портниху, — твердо ответила молодая женщина. В этом вопросе она уступать не намеревалась. — Мои вкусы скромнее, чем у других женщин.
— Скромность… — Мария нетерпеливо вздохнула, мельком окинув взглядом изящную фигурку дочери, начисто лишенную тех соблазнительных выпуклостей и округлостей, что так привлекают большинство мужчин. — Сколько раз можно повторять, что женщина бессильна, если не пользуется тем оружием, коим наградил ее Господь!
— Мое оружие — платье?
— Тогда лишь, когда оно скроено и пошито, дабы дразнить мужское вожделение.
— Я предпочитаю не дразнить, а наслаждаться комфортом, — резко, но с абсолютной искренностью возразила Софья. Хотя весна и пожаловала наконец в Петербург, в камине, обложенном белыми с золотистыми прожилками плитками, потрескивали дрова. Софья постоянно зябла и ничего не могла с этим поделать.
Мария бросила платье на постель и покачала головой:
— Глупое дитя. Я сделала все возможное, дабы обеспечить твое будущее. Ты могла выбирать из самых влиятельных и достойнейших.
— Я уже говорила вам, матушка, что не имею ни малейшего желания выйти замуж по расчету. Вы хотите этого, но не я.
Мария вдруг решительно пересекла комнату и, встав перед дочерью, твердо посмотрела на нее.
— Это потому лишь, что ты не представляешь себе, каково это, не иметь ни денег, ни положения в обществе. Можешь насмехаться над моими желаниями и устремлениями, но уверяю тебя, гордость легко забудется, если ты уверишь себя, что сумеешь прожить только за счет любви. Замерзать зимой — удовольствие небольшое, как и прятать от посторонних глаз потрепанный подол платья. — Глаза ее потемнели от напомнившей о себе давней боли. — Как и чувствовать себя изгоем…