Наконец подали состав, началась посадка. Радченко взял чемодан, пошел к вагону, как вдруг...
Его остановил жандармский ротмистр, потребовал предъявить документы. Радченко подал паспорт.
Ротмистр пробежал его мельком и сказал:
— Очень сожалею, но вынужден просить вас зайти в здание вокзала.
В комнате станционного жандарма Радченко увидел филера, который увязался за ним из Петербурга, и понял, что разоблачен.
— Я протестую... — начал было Радченко.
— Э, бросьте, — перебил офицер. — Дело ваше дрянь. Письмецо-то ваше мы из почтового ящика изъяли. Погрели над лампой, а между строк-то шифр... — И вдруг крикнул: — Обыскать!
В чемодане у Радченко обнаружили конспиративную переписку. Нашли также чернильницу с бесцветными симпатическими чернилами. Офицер долго рылся в папиросной коробке, внимательно просматривая каждую папиросу.
Все это время Радченко сидел затаив дыхание — на дне коробки лежал адрес явки.
«Растяпа! Почему я его не выбросил?» — ругал он себя.
— Петровский посад! — неожиданно воскликнул ротмистр, вчитавшись в бумажку. — Тэк-с! Ну и ну! Это же здесь, в Пскове.
Радченко арестовали и под конвоем отправили в Петербург. На станционных часах был час ночи.
В эту ночь Лепешинский лег поздно. Писал письмо в редакцию «Искры», в котором извещал о состоявшемся в Пскове совещании и создании Организационного комитета. Состав комитета назвал по партийным кличкам, которые были известны в редакции. Рассказал также о решениях совещания, о намерении опубликовать извещение о создании ОК. Из-за позднего часа шифровку письма отложил до утра.
Под утро Лепешинских разбудил сильный стук в дверь.
— Открывайте! Полиция!
Ольга Борисовна бросилась в прихожую.
— Тише, ребенка разбудите!
В гостиную, стуча сапогами, ввалились жандармский ротмистр, пристав и двое полицейских. У двери встал дворник с всклокоченной бородой и заспанным лицом.
Жандармский офицер, оставляя на полу грязные следы, шагнул вперед.
— Господин Лепешинский?
— Да, а в чем дело? — спросил Пантелеймон Николаевич. — Я протестую против такого позднего вторжения. У нас маленький ребенок. Вы можете напугать его. Оля, — обратился он к жене, — будь добра, отнеси дочку в спальню.
Лепешинский надеялся, что жена уничтожит наиболее компрометирующие материалы, которые были спрятаны в спальне. И Ольга Борисовна поняла мужа. Взяла дочку с дивана, понесла в спальню, положила в кроватку, прикрыла детской шубкой. Лихорадочно открыв ящик стола, взяла лежавший сверху список участников конференции, сунула его в карман шубки. Склонилась над столом, чтобы просмотреть бумаги, но в это время вошел жандармский ротмистр.