Она подумала, что когда-нибудь расскажет Тому о Джонни. Может быть, когда годы покоя в Ратбеге освободят ее от отчаянной тоски по нему. Она была уверена, что Том ее поймет. Ведь его собственная любовь была отдана и растрачена в едином порыве. Так что остались только терпение, великодушие и привязанность. Ей хотелось, чтобы Джонни мог познакомиться с Томом и узнать, какая безмятежная жизнь им уготована. Во время коротких зимних дней, когда тяга к Джонни станет острой и невыносимой, ее будет утешать мысль, что дети, родившиеся у них с Томом, вытеснят всякое воспоминание о нем.
Битый лед тускло поблескивал в воде, а они стояли на мосту и смотрели на него в молчании — ленивом и усталом. Быстро темнело. Парк пустел: уходили люди, часом раньше гулявшие по аллеям; убежали дети, чьи крики нарушали зимний покой. Рука Десмонда в перчатке неподвижно лежала на ограде моста.
Мора смотрела вниз на лед, медленно скользивший по реке. Она скорее ощущала, чем видела, сумерки, собиравшиеся среди деревьев. На аллее у озера появился человек. Согнувшись, он кутался в пальто. Он шагал торопливо, не оглядываясь по сторонам, словно сумерки застигли его врасплох. Вскоре они перестали слышать его шаги, и воцарилась тишина. Десмонд тяжело вздохнул.
Она тут же повернулась к нему:
— В чем дело?
Он не ответил на ее взгляд.
— Моя дорогая, Рождество и всякие годовщины плохо действуют на чувствительных людей. Я недостаточно мудр, чтобы с нетерпением ожидать прихода новых годовщин, но всегда смотрю назад… И это тоже плохо.
— Почему?
— А почему нет? — Он снова вздохнул. — Моя дорогая, можешь ли ты представить все ошибки, которые я совершил? Это тяжело для сентиментальных людей.
— Разве были ошибки… И много?
— У кого их не было? Ошибки с тобой и Крисом… Ты могла быть совсем другой.
— Как другой? Вот мы с тобой можем стоять здесь, молчать и быть счастливыми друг с другом. Что же в этом ошибочного?
— Да, я знаю… Знаю. Многое, что я совершил, было правильным. На следующее Рождество ты будешь с Томом в Ратбеге.
— С Томом… — Она пододвинула свою руку по ограждению вплотную к его руке, но не коснулась ее. Момент был слишком насыщен чувством, которое старался побороть Десмонд… Чувством поражения, которое еще предстояло пережить, или чувством страха потерять ее, отдав Тому.
Он взглянул на ее руку, лежавшую рядом с его рукой, и не сказал ничего. Вдали на озере темные силуэты двух уток выделялись в пелене сумерек. Мора смотрела на расходившуюся от них клином рябь, думая о том, что Десмонд пугающе сентиментален.
По неясной причине утки повернули и поплыли обратно; изогнутый след на воде рождал ощущение конца пути и неясной печали. Ей захотелось, чтобы они подплыли поближе, чтобы их присутствие заслонило отчужденность этого сумеречного часа. Утки отдалились и обогнули островок. Их исчезновение сопровождалось постепенным исчезновением во тьме тонкой резьбы голых ветвей по мере того, как свет покидал небо. Стало безлюдно, скамьи и аллеи опустели, слышался только монотонный плеск волн на камнях под мостом. Затем вдалеке раздался рев мотора мощной машины, но он был чужд их ощущениям, чужд этому пустынному холодному покою. То были неопределенные мгновения, когда зимний день уступает место вечеру. Мора склонилась к ограде, съежившись от пронизывающего холода. Наступило время, когда жизнь, казалось, вышла из-под ее контроля. И ничего нельзя было поделать, только плыть по течению так же спокойно и легко, как эти утки, которые скрылись за изгибом берега. Порядок вещей был неизбежен. Сблизиться с Томом, но нуждаться в любви Джонни. Обо всем этом стоявший рядом Десмонд ничего не знал, полагая, что годы его терпеливого ожидания подошли к неизбежному завершению. Она тесно прижалась к мокрой деревянной ограде и закрыла глаза.