— Все это мне известно, — утомленно шептал я. — Сила на нашей стороне. В этом я никогда не сомневался, но вот — ошибся. Накажите меня и… скорее бы конец!
Толпа демонстрантов становилась все реже, и вот, наконец, я остался в одиночестве. Направленное на меня озлобление несколько улеглось — люди поняли, убедились, что я не так уж опасен, и шумно расходились. Ощущение было такое, будто голову мне наполнили медленно действующим ядом. В тот же миг я понял: от меня требовалось самолично вынести себе приговор, определить кару и самому же положить конец собственной жизни.
— На том и порешим, — мысленно сказал себе я и поспешил домой. — Может, так оно и лучше, раз уж я враг, предатель и шпион.
Дома никого не было. Татьяна предупредила, что останется на банкет в своем учреждении. Кот потерся хвостом мне об ноги, вскочил на диван и, положив голову на передние лапы, уставился на меня желтыми зрачками. Я решил перерезать себе вены бритвенным лезвием. Сняв сорочку, засучил левый рукав нижней рубашки и приступил к поискам неиспользованного лезвия. Вдруг в голове мелькнуло страшное подозрение. Стоило мне взглянуть на потолок, как оно подтвердилось: пока меня не было, в электрическую лампочку вмонтировали две зрительные пластинки и теперь наблюдали за моим поведением. Но это еще не все. На одной стене комнаты висел большой портрет Татьяны, написанный, когда она была маленькой. Повернуться к нему мешал страх, но желание узнать все как есть оказалось сильнее. Взгляд на портрет — и все подтвердилось. Там, где на картине были глаза, полотно оказалось вырезанным, а через дырки на меня смотрела жена. Значит, и ее заставили шпионить за мной. Теперь уже все ниточки, связывавшие меня с жизнью, оказались оборваны. Похоже, ей дорого стоило согласие на такое дело: на кроткие глаза Татьяны навернулись слезы, она отодвинулась, и тут же через картину за мной стал наблюдать другой человек. О, господи, кто же это? Неужели… Подобной мысли я и допустить не смел. Но в меня впивались пронзительные глаза, и сквозь полотно картины я прозрел лицо самого Сталина. Раз уж он прибыл сюда из своего далека, и все ради меня, значит, я очень и очень крупный преступник.
В этот миг я потерял сознание.
Открыв глаза, установил, что двое неизвестных — один подхватив под мышки, а другой за ноги — несут меня по коридору вон из дому. Снаружи стояла ночь. Звездное небо бессмысленно воззрилось на черный пикап перед нашей дверью. Он служил еще и комбинированным катафалком, ибо на дверце у него красовался красный крест. Похитители втолкнули меня в машину и включили освещение. Итак, все ясно. Сдерживаемые до сих пор силы высвободились взрывообразно и вылились в один-единственный жест. Согнув правую руку в локте и сжав кулак, я положил левую ладонь на ее сгиб. Слова же мои были тверды и спокойны: