ПРОПАЛ МАЛЬЧИК, ШЕСТИ ЛЕТ, СВЕТЛЫЕ ВОЛОСЫ.
УБИЛИ? УКРАЛИ?
НА НЕМ ШТАНЫ И РУБАХА НЕЯСНОГО ЦВЕТА.
МАЛЬЧИКА ЗОВУТ ВАФА. МАТЬ УБИТА ГОРЕМ.
ЧИТАЙТЕ НАШУ ГАЗЕТУ.
ВСЕГДА ИНТЕРЕСНЫЕ ПРОИСШЕСТВИЯ.
- Срочно. Тираж больше на 1000 штук. Быстро в продажу. Мобилизовать всех, - глаза Редактора горели лихорадочным огнем. Не прошло и двух часов, как из Редакции «Одесского листка» рассыпалась по улицам Одессы босоногая шпана с воплями и криками: «Экстерный (вместо экстренный) выпуск! Пропал мальчик», «Несчастный ребенок в лапах убийцы». «Мать убита горем». «Рыдающая мамаша надеется увидеть своего сына живым». Через полчаса ватага пацанов толпилась возле дверей «Одесского листка», требуя ещё газет.
- Никому не расходиться. Плачу двойную. Дополнительный тираж – 5000 штук. Фройка, давай материал, - господин Навроцкий в расстегнутой рубашке, нервно срывая нарукавники, вылез на высокий табурет наборщика и руководил работниками Редакции, как командир в бою.
- Фройка, ещё 50 строк нового материала, быстро.
- Степаныч, набирай.
Фройка диктовал прямо из головы. Он был в ударе. С ним такого никогда не было, слова лились сами собой:
ОДЕССИТЫ !!! МЫ СНОВА С ВАМИ.
ПРОПАВШИЙ МАЛЬЧИК ПОКА НЕ НАЙДЕН.
ВСЕ СИЛЫ БРОШЕНЫ НА ПОИСКИ НЕСЧАСТНОГО. ЧТО СДЕЛАЛ С МАЛЬЧИКОМ ПОХИТИТЕЛЬ? УБИЛ? ПРОДАЛ? ИЛИ ЕЩЁ В РУКАХ СТРАШНОГО КРОВОЖАДНОГО ПОХИТИТЕЛЯ?
ГДЕ ТЫ, МОЙ ЛЮБИМЫЙ ВАФА, - ПРИЧИТАЕТ УБИТАЯ ГОРЕМ МАТЬ.
- Нет, Степаныч, «убитая горем мать» не набирай, это уже было у нас. Набирай:
- ГДЕ ТЫ, МОЙ ЛЮБИМЫЙ ВАФА, - БИЛАСЬ В ИСТЕРИКЕ НЕУТЕШНАЯ МАМАША.
ЧИТАЙТЕ НАШУ ГАЗЕТУ.
ВСЕГДА ИНТЕРЕСНЫЕ НОВОСТИ.
- Фройка, двигай опять на Ланжероновскую и принеси чего новенького, - потребовал Редактор, подталкивая молодого репортера отдела происшествий к двери.
Назревали интересные события. Навроцкий имел чутьё на убойный материал. Его газета отличалась от многих одесских издательств оригинальностью изложения материала, смелостью мысли, злободневностью.
Газета хорошо продавалась, а на фоне многочисленных газетных изданий Одессы, не легко было выстоять.
(как появились «Тайны одесских катакомб»)
Наконец-то мы получили настоящую человеческую квартиру. Я и моя мама. Мы жили вдвоем. Мама развелась с моим отцом, когда мне было четыре года. Жить в Одессе в семье моей бабушки, маминой мамы, было практически невозможно, хотя и там мы жили наездами довольно долго. Лето я проводил в Одессе у бабушки, а зимы – скитаниями с мамой по селам одессщины. Она работала инспектором сельских школ. Со временем мама перевелась на работу в Одессу. После одной комнаты глубокого подвала, у которого окно оказалось ниже уровня земли с плитой по средине комнаты и дверью, выходящей в угольные сараи одесской школы, начальство которой смилостивилась выделить маме «самостоятельное» жилье, мы получили перед самой войной во дворе школы на первом этаже большие, как мне тогда казалось, две комнаты в коммунальной квартире. Огромное окно выходило на улицу, заливая комнату солнечным светом большую часть дня. В общей квартире даже был туалет с разбитым унитазом без сливного бачка. Мне казалось это чудом современного быта. Сливать его приходилось водой из ведра. Если кто-то из соседей шёл в туалет с полным ведром, то это надолго.