– Слава Интернационалу! – поднимая граненый стакан с молоком, провозгласил глава желтогорской «чрезвычайки». – За молодых!
Комсомольский вожак Паливцев был не то чтобы молод: ему уже стукнуло тридцать (а выглядел на сорок), наметились залысины, а от борьбы за счастье народа, которая, как известно, ведется круглосуточно, под глазами набрякли тяжелые мешки. Он сидел во главе стола, одутловатый, широкоскулый, облизывал перепачканные подливой пальцы и нес ахинею:
– Всех… в кулак!.. У нас еще много работы, тов-ва!.. Эх! Алька, поцелуемся, шоль!
Молодая жена его, Александра, в комсомольском просторечии Алька, оттеняла неказистость супруга: статная, с тонкой талией, высокой грудью и хрупкой, не по-рабочекрестьянски изящной линией хрупких плеч. У нее был слегка вздернутый нос, капризно изогнутая верхняя губа и глаза цвета морской волны. Она была на десять лет моложе Левы-вожака. Нельзя сказать, что Алька-комсомолка была в восторге от союза с товарищем Паливцевым, однако, будучи девушкой ответственной, она говорила себе, что он – ее прекрасное коммунистическое будущее.
Тут же сидели и друзья молодого: Ленька-активист, в прошлом учившийся в интернате для дефективных подростков и, кажется, промышлявший воровством и сдачей на блат краденого барахла; розовощекий Прутков – сын местного паромщика, а рядом с ним зампред желтогорского Союза совторгслужащих Жека Лившиц, еще один «свадебный генерал», впрочем, тощий и субтильный, как новоиспеченный лейтенант. Все перечисленные лица наливали из чайника темный напиток и белили его молоком. Физиономии гостей раскраснелись. Кто-то говорил спич. Лева Паливцев, прекрасно отдававший себе отчет в том, что в чайнике вовсе не заварка, время от времени ухмылялся. Он пока не пил, но по большому счету ему было плевать на Лагина, который не вызывал у него такого уж пиетета (в конце концов, он отлично знаком со вторым секретарем обкома Барановым).
– Пойду покурю, – наконец объявил молодожен посреди какого-то глупого «молочного» тоста.
– Иди, – благожелательно отозвался Лагин.
Кое-кто из гостей собрался составить Леве компанию, но Паливцев не стал дожидаться и покинул гостиную. Страшно хотелось выпить. Осталось потерпеть совсем немного. Молодожен вышел из дома. Подмораживало. Лева вынул папиросу и прикурил. Большая тень проползла будто по выгрызенному диску луны. По бортику большого, давно вышедшего из строя каменного бассейна, разбитого во дворике, шел, как привидение, тощий серый кот. Лева Паливцев выпустил дым через ноздри. Потом он все-таки подумал, что стоит выйти на улицу, а не курить во дворе, в двух шагах от этой чертовой безалкогольной свадьбы.